Эликсир жизни - [61]

Кроме того, большое бюро сандалового дерева и шкаф с бесконечным числом дверец и ящиков неприятно напомнили ему кабинеты в Париже и в Венеции. И здесь тоже эти шкафы – неразлучные, казалось, с личностью Нарайяны – были набиты, по всей вероятности, сувенирами о женщинах, а, может быть, служили свидетелями какого-нибудь нового преступления.

Супрамати прошел в смежную небольшую гостиную и лег на мягкий диван у окна, выходившего на внутренний двор. Двор этот был окружен галереей, которую поддерживали эмалированные колонки, в центре двора бил фонтан.

– И это царское жилище принадлежит мне! Просто как во сне, – бормотал он, прижимая руку ко лбу. – Да и я чувствую себя точно временным путником. Все здесь незнакомо, ново; ни с чем меня не связывают ни привычки, ни воспоминания, которые одни дают истинное чувство собственности. Впрочем, будем надеяться, это придет со временем. Скорее надо опасаться, что дворец погибнет раньше меня!

Эта забавная мысль вернула ему его хорошее расположение духа. Он удобно вытянулся на шелковых подушках и, так как был утомлен всеми перенесенными волнениями, то скоро заснул крепким, спокойным сном. Спустилась уже ночь, когда один из слуг разбудил его докладом, что ужин подан. Так как сон возбудил у него аппетит, а кухня была изысканная, то он отдал должную честь ужину.

Закурив затем сигару, он вышел на большую террасу, куда к нему скоро пришел Тортоз поблагодарить за комнаты, отведенные ему по его приказанию. Амудону Супрамати сказал, что Тортоз его секретарь.

Продолжая разговаривать, оба они спустились в сад с целью сделать небольшую прогулку. Ночь была лунная и сад теперь имел еще более волшебный вид, чем днем.

Увидев на лужайке большую, оригинальной формы вазу, стоявшую на цоколе, Супрамати захотел поближе рассмотреть ее; но едва сделав шаг по лужайке, наступил на что-то круглое и мягкое. В ту же минуту из травы со свистом поднялась гремучая змея, одна из самых опасных.

Супрамати страшно побледнел и отскочил назад, не упуская из вида змеи, которая поднялась на хвост и, не переставая свистеть, устремила на него свои зеленоватые, фосфоресцирующие глаза.

Тортоз тоже вскрикнул от ужаса; но к нему почти тотчас же вернулось его хладнокровие.

– Господи, как я глуп! Я и забыл, что для нас не опасно никакое животное, – самодовольным тоном сказал он. – Успокойтесь, принц! Не только змея на вас не бросится, но ни тигр, ни гиена, ни лев. Покойный господин говорил мне, что животные чувствуют эманацию нашего бессмертия, и ни одно из них не тронет нас.

– Такая неуязвимость, конечно, была бы очень приятна, если бы можно было вполне положиться на слова Нарайяны, – с улыбкой заметил Супрамати.

– Нет, это правда! Покойный принц рассказывал мне, что однажды змея пробралась в его комнату и свернулась в ногах постели. Проснувшись, он очень испугался, но пресмыкающееся не тронуло его. Посмотрите! Змея отворачивается от вас и спешит скрыться в траве. Однажды на меня самого напали на охоте четыре голодных волка, но едва эти противные животные обнюхали меня, как с рычанием убежали, точно сам дьявол щипнул их за хвост. Нет, ясно, что мы имеем какой-то особенный запах, которого звери не выносят.

– Если это так, то я позволю себе поохотиться на тигра в джунглях; как ни прелестен этот дворец, нельзя же вечно сидеть в нем.

– Я никогда и не воображал, что может существовать что-нибудь столь прекрасное, как этот дворец, – заметил Тортоз. – Его единственный недостаток заключается в том, что он слишком велик. Просто теряешься в этих громадных залах, полных торжественной тишины.

– Тебе придется примириться с этим, друг мой, так как я решил пока поселиться здесь, – ответил Супрамати.

После продолжительной прогулки Супрамати вернулся в спальню, но с удивлением остановился на пороге.

На подушке, лежавшей на ступени кровати, сидела женщина в белой одежде. Длинные, белокурые волосы ее были распущены и перехвачены жемчужными нитями. Голова незнакомки была опущена, а на лице ее застыло выражение ненависти и дикого упрямства. Конвульсивно сжатые руки ее покоились на коленях.

Супрамати с любопытством смотрел на нее. Составляла ли она часть обычного комфорта Нарайяны или ее посадил здесь управляющий? Он видел много странных примеров индусской вежливости, даже по отношению к чужеземцам; в отношении же господина она, без сомнения, была обязательна.

Подойдя к незнакомке, которая не шевельнулась и не подняла головы, он спросил:

– Кто ты? Кто привел тебя сюда?

При звуке его голоса женщина быстро выпрямилась, вскинула на него свои большие черные глаза и дрожащим голосом пробормотала:

– Это не он!

– Ты говоришь о принце Нарайяне?

– Да, о нем, ненавистном! Амудон сказал мне только: приехал господин, ступай в его комнату!

– Принц Нарайяна умер, а я его брат и наследник.

– Умер? Он умер?! Итак, значит, он мог умереть, – вскричала молодая женщина.

В порыве безумной радости она вскочила с подушки и, подняв руки, стала кружиться по комнате, легкая и грациозная, как воздушное видение. Затем, овладев собой, она подошла к Супрамати и, скрестив руки на груди, смиренно поклонилась ему в пояс.