Эликсир ненависти - [38]

Пятью минутами позднее, бледный, как мел, с расширенными глазами и волосами в беспорядке, он съежился перед зеркалом со свечой в оцепеневшей руке. Лицо, которое он видел, он едва ли мог узнать.

— Боже милосердный! — ахнул он. И воззрился на себя снова. А затем разразился истерическим смехом. После чего ему сдавило горло, и он, не произнося более ни звука, стоял, вцепившись в край туалетного столика, и в панике глядел на зловещий образ в зеркале. Холодные и колючие капли пота выступили на лбу. Сердце билось в безумной спешке. Он так дрожал, что едва ли мог бы выпрямиться.

— Алкагест! Опять! — хрипло прошептал он. Увы, то было правдой. В эту ночь дьявольский эликсир, действие которого сказывалось периодически, опять проделал свою работу.

Черты, на которые Деннисон глядел безумными от ужаса глазами, не имели ничего общего с мужчиной, достигшим полноты развития, находящимся на пике жизни. Нет, не считая цвета глаз и общих очертаний лица, Деннисон едва ли мог себя признать. Самое большее, сколько, по его оценке, могло ему быть, это двадцать один год. И конец еще отнюдь не настал.

Глава 19. Бегство

ПОЧТИ ПОТЕРЯВ СОЗНАНИЕ от немого ужаса, Деннисон поставил свечу, спотыкаясь, добрел до кресла-качалки, упал в него и, забрав лицо в ладони, начал раскачиваться со всей силы, дабы выплеснуть свое отчаяние. Бессловесный и безмолвный, разве что время от времени испускающий рыдание, он вел свой бой. Наконец, неспособный больше оставаться на месте, вскочил и стал расхаживать по спальне. Каждые несколько минут он останавливался и при колеблющемся пламени свечи вновь изучал свое преобразившееся лицо, надеясь, вопреки всему, что глаза его обманули. Но нет, отражение в зеркале не менялось. Перейдя в своем страдании все пределы, которые он считал мыслимыми, он теперь воспринимал свой мозг как вихрящуюся путаницу тысяч мыслей, страхов, потрясений, мук, обрушившихся на его вздыбленное и разорванное я. Теперь страх действительно вцепился в него крепко и пронзил душу до дна. Страх, столь тошнотворный, столь до отвращения непреодолимый, что лицо его посерело, глаза дико заблестели при мысли, что может принести будущее. И неизбежно принесет.

— Нет, нет, нет, — вскричал он, содрогаясь и начав стучать зубами. Он выбросил перед собой руки, словно пытаясь оградить себя от неосязаемого и безжалостного владычества Алкагеста, понимая, что не сможет дотянуться до него, оттолкнуть или вступить в схватку.

— Нет, нет! Этого не должно быть! Не может!

И в то же время в самых сокровенных глубинах души он понимал: может и должно. Впервые в жизни он встал лицом к лицу с движением мысли, которое пока не смел довести до логического, единственно возможного заключения. Впервые, столкнувшись с основательным и сложным научным кризисом, с нового рода развитием ситуации, причем естественным процессом, неизбежной причинно-следственной связью, он поймал себя на том, что шарахается, подобно ребенку, который боится оставаться в темной пустой комнате. И он, остающийся пока сильным мужчиной, закрыл глаза стиснутыми ладонями, упал на пол и так лежал долгое время, оглушенный ужасом. Лишь время от времени у него вырывалось какое-нибудь случайное слово, ничего не значащий обрывок молитвы к силе, которая обращала на него внимание не больше, чем на раздавленного червя или раненого муравья.

Свеча почти догорела. И начала чадить, пламя затрепыхалось, и наконец утонуло в лужице растопленного воска. Обугленный фитиль какое-то время красно сиял, наполняя спальню духом жженной пеньки. И вот настала тьма.

Деннисон приподнялся. Неуверенно пополз на четвереньках к постели, забрался в нее и лег, все еще расстроенный. Но со временем, и много спустя его тревожное дыхание стало спокойным. Он уснул. Еще через какое-то время осторожные шаги раздались в коридоре за дверью спальни. У самой двери они замолкли. Тишина. Дверная ручка очень плавно повернулась. Дверь беззвучно отворилась на два-три дюйма. Деннисон не пробудился и даже не шелохнулся. С минуту-другую не слышалось никаких звуков, кроме глубокого дыхания спящего. Некто высокий, стоя в дверях, бдительно прислушивался и не сводил с американца взгляд, который, то ли благодаря особой силе, то ли вследствие неких своих изначальных особенностей мог проникать во мрак. Наконец, похоже, вполне удовлетворенный, наблюдатель опять беззвучно затворил дверь и тихо, словно кошка, удалился по черному, как смоль, коридору.

Деннисон пробудился на заре с головокружением и в полном смятении чувств. Сперва он не мог понять, что случилось, и почему он лежит в постели, полностью одетый. Причем окна закрыты, шторы спущены, а в воздухе стоит запах догоревшей свечи.

Но почти немедленно вспомнилось все. То, что произошло на острове, страшное открытие по возвращении. Все. Отражение в зеркале, догоревшая свеча и постель в беспорядке вернули его к реальности. И, вновь испытав прилив тошнотворного бессмысленного страха, он вскочил, распахнул окно, подбежал к шкафу и, одурев от ужаса, вновь стал изучать свое отражение при дневном свете.

— Кошмар, жуткий сон, не иначе! — вскричал он. — Меня обмануло освещение!