Эликсир князя Собакина - [114]

Во рву мирно плавали уточки.

— Кстати, утки — это очень хороший знак, — заметил Савицкий.

— Это еще почему?

— Да потому что если бы гастарбайтеры были сильно голодные, то начали бы с них.

— Верно! — улыбнулась княжна. — Пошли их покормим! В смысле — уток.

Бесстрашная француженка взяла Костю за руку и смело двинулась к замку.

— Стойте! — крикнул им Савицкий. — Вы что, не понимаете, во что мы ввязались? Этим ребятам, которые засели в доме, терять нечего.

— А если они и правда людоеды? — спросил Паша дрогнувшим голосом.

Все посмотрели на уточек. Потом Вера решительно объявила:

— Им нечего терять, а нам нечего бояться. Мы пришли сюда как парламентеры и правозащитники. У меня есть белый платок, и я буду им махать.

Она покосилась на притихшего Пашу и добавила:

— Мой компатриот Клод Леви-Стросс, который изучал людоедских индейцев, утверждал, что трусов всегда обедают первыми. Костя, ты пойдешь со мной?

— Конечно! — немедленно откликнулся Бабст, но при этом все-таки поглядел на Савицкого.

Остальные тоже обернулись к руководителю экспедиции.

— Ну ладно, пошли, — вздохнув, сказал тот. — Но только осторожней, пожалуйста.

Вера достала белый платок, привязала его к хворостине и, высоко подняв знамя, двинулась к мосту, переброшенному от центральной аллеи к воротам замка. Мужчины держались за ней.

У края рва парламентеры остановились в недоумении. Цитадель не подавала никаких признаков жизни. Часовых не было, навстречу никто не выходил, и только на берегу рва с другой стороны сидел на песке и удил рыбу мальчик лет четырнадцати.

Увидев незнакомых, он стал быстро сворачивать удочки.

— Эй, эй, не бойся! — крикнула Вера и помахала флагом.

Мальчик замер.

— Мир! Дружба! Жвачка! — подхватил Паша.

Мальчик кивнул и стал что-то чертить на песке концом своей удочки.

— Смотрите, круг рисует.

— Колдует, что ли?

— Да нет! Он в этот круг станет — чик-трак, я в домике, — объяснил Живой.

Доведя до конца круг, мальчик пририсовал внутри него три палочки в виде голубиной лапки.

— Ага! Правильно, чувак! — заорал Паша. — Я в твоем возрасте тоже был хиппи!

Он выхватил у Веры хворостину и начертил на песке такой же пацифик.

Мальчик снова важно, как взрослый, кивнул и махнул рукой пришельцам — идите сюда!

Парламентеры перешли мост.

Юный рыбак подошел к воротам, взялся за большое железное кольцо и трижды постучал. Минуту спустя одна из створок приоткрылась.

Правозащитники невольно напряглись в ожидании встречи с террористами. Савицкий сделал шаг вперед, Живой спрятался у него за спиной, Вера подняла повыше флажок, а Бабст встал рядом с ней и подтянул лямки рюкзака.

Однако вместо головорезов с автоматами незваных гостей встретил один-единственный толстенький террорист в каком-то женском халате и без всякого оружия. Привратник низко поклонился мальчику, а тот громко произнес несколько звучных фраз. Язык людоедов показался Маше похожим на детскую считалку: «Эне-бене-ра-ба, квинтер-финтер-жаба». Внимательно выслушав считалочку, страж замка Саурона тряхнул головой и вдруг улыбнулся так широко, что его глазки совсем исчезли в пухлых щеках.

— Заходи, заходи! — закричал он по-русски пришельцам. — Как раз кушать сели! Кушать будишь? Хорошо!

Мальчик вошел во двор первым, за ним последовали гости. Толстяк быстро затворил ворота и сломя голову помчался в дом.

Парламентеры вошли в просторный холл и огляделись.

Интерьер бывшего обиталища Кипяченого представлял собой нечто среднее между охотничьим замком и тем, что дизайнеры с Рублево-Успенского шоссе называют словами «роскошная классика». К стенам были приделаны не просто рога, а разрубленные чуть ли не пополам лоси и олени. Хрустальный дирижабль трехметровой люстры навевал смутные воспоминания о детских походах в Большой театр, и Маше даже захотелось приложить руку к сердцу и запеть арию. У антикварных стульев, шкафов и комодов ножки были выгнуты так изящно, что не оставалось ни малейших сомнений в их королевском происхождении. По стенам висели выцветшие гобелены со сценами охоты.

Гости поднялись по мраморной лестнице на второй этаж. В большом пустом зале — судя по натюрмортам, раньше он служил Кипяченому столовой — на полу лежала громадная шкура белого медведя.

На ней, подобрав под себя ноги, сидело человек десять из числа тех, кого мэр Лиходумов считал способными съесть комодского варана. Все они были одеты одинаково: в длинные рубахи с широкими рукавами и замшевые штаны. Перед ними стоял на треноге большой казан, и они по очереди хлебали из него ложками какое-то варево. В богато украшенном камине пылал огонь, на котором кипел еще один большой котел. Возле очага хлопотал тот самый толстяк, который открыл парламентерам ворота.

Увидев вошедших, восточные люди отложили ложки, встали и поклонились мальчику. Тот небрежно кивнул в ответ, отдал толстяку удочки и уселся на расшитую серебром подушку, положенную прямо на медвежью голову. После это он милостивым жестом пригласил гостей занять места напротив себя.

Толстяк раздал пришедшим ложки.

— Кушай, кушай! — повторял он, не переставая хитро улыбаться.

Гастарбайтеры молча продолжили трапезу. На гостей они не глядели.