Элиас Портолу - [29]

Теперь Магдалина была с ним под одной крышей и Пьетро был счастлив.

Элиас ощутил, что радость жизни для него кончилась и отныне ему придется вести мучительную борьбу с ревностью, грехом, своим горем. Вокруг него и в его душе воцарился грозный мрак. Ему вновь безумно захотелось подняться с постели, сделать что-нибудь, уйти куда-нибудь подальше. Теперь только в этом было его спасение.

«Я пойду, — думал он, — мне непременно нужно уйти, убраться куда-нибудь подальше и больше сюда не возвращаться. А не то мне конец…»

Он судорожно перевернулся, сжал кулаки и зарылся лицом в подушку, кусая губы, чтобы не разрыдаться. Его одолевало бешеное желание вырвать свое сердце, схватить его в кулак и что есть силы швырнуть в стенку.

VI

Осень уверенно вступала в свои права, и с ее приходом легкая грусть все сильнее ощущалась в долине. Когда над землей стояла туманная дымка, окружающий пейзаж казался еще более пустынным и представлялось, что его неведомые границы уходят вдаль за скрытый туманом горизонт; и одиночество еще сильнее довлело над пастбищами; деревья, камни, заросли кустов выглядели по-своему печально, будто и они чувствовали осеннюю грусть. Вороны медленно и уныло кружились в бледном небе; осенняя трава пробивалась сквозь почерневшее от недавних обильных дождей жнивье.

В один из таких туманных дней, когда тепло уходящего лета еще не успело развеяться, но осенняя печаль уже воцарилась на пастбище, Элиас в одиночестве сидел на пороге хижины. Он читал одну из своих обычных молитвенных книжек. Вдалеке паслось стадо овец; время от времени доносилось жалобное блеяние какого-нибудь осеннего ягненка с белоснежной шерстью, похожее на плач избалованного ребенка.

Элиас читал, ожидая дядюшку Мартину Монне, за которым послал, чтобы спросить у него сонета.

«На этот раз, — размышлял Элиас, — я все-таки последую совету старика: у него вся жизнь за плечами, и, пожалуй, лучше бы мне было с самого начала послушаться его. Довольно, — со вздохом добавил он затем про себя, — теперь все кончено».

Наконец дюжая фигура старика показалась в тумане, окутавшем тропинку. Высокая и прямая, она двигалась к хижине.

Элиас вскочил на ноги, отложив книжку, и пошел навстречу дядюшке Мартину. И хотя он знал, что на пастбище никого нет, он помнил пословицу, что и у малой травинки есть уши, и поэтому, желая сохранить разговор втайне, Элиас отвел старика на открытое место, почти свободное от кустов и валунов. Только местами среди жнивья покоились валуны, на двух из них и расположились Элиас с дядюшкой Мартину.

Они начали с разговоров о том о сем: что делал дядюшка Мартину в то время, когда он не давал о себе знать, об овцах, о ягнятах, о быке, которого украли на одном из соседних пастбищ. Но внезапно старик вперил взгляд в Элиаса и переменил тему:

— Зачем ты послал за мной, Элиас Портолу? Что еще случилось?

Элиас задрожал, покраснел и огляделся по сторонам: вокруг никого; лес, валуны и заросли кустов молчали среди тумана, оцепенев под окутанным дымкой небом.

— Я хотел попросить у вас совета, дядюшка Мартину…

— Ты уже просил у меня совета, но не последовал ему.

— Но сейчас все по-другому, дядюшка Мартину. И, может быть, я правильно бы сделал, если бы внял тогда вашему совету: довольно, теперь все кончено. Я хочу стать священником, дядюшка Мартину. Что вы на это скажете?

Старик задумчиво посмотрел вдаль.

— Ты все еще влюблен?

— Как никогда! — дал волю чувствам Элиас, и постепенно его голос стал слаб и жалобен, почти как голос плачущего. — Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Она красавица; ах, если бы вы видели, какая же она красавица теперь! Я столько раз обещал себе не приходить домой, не видеть ее, не глядеть на нее; но дьявол не дает мне покоя, дядюшка Мартину; и она тоже смотрит на меня, и мне страшно. Нужно сделать что-нибудь; иначе случится то, о чем вы говорили.

— А почему бы тебе не жениться?

— Ах, не говорите мне об этом! — промолвил Элиас, и на лице его выразилось смятение. — Я бы плохо обращался со своей женой, может, я озлобился бы, и дьявол еще больше одолел бы меня.

— Так ты говоришь, Магдалина смотрит на тебя?

— Ах, не произносите ее имени, дядюшка Мартину! Да, она смотрит на меня.

— Так значит, она непорядочная?

— Я верю, что она порядочная, но она не любит своего мужа, она никогда его не любила, и он с ней дурно обращается: от этого быстро устаешь, дядюшка Мартину; и потом, он часто напивается и тогда становится грубым. Они часто ссорятся.

— Так быстро?

— Да при такой жизни все бывает быстро. Но как раз из-за того, что она не любит его, я боюсь, что в один прекрасный день Пьетро отлупит ее палкой. Он не хочет, чтобы она выходила из дома, чтобы навещала мать, чтобы разговаривала с соседками.

— Он ревнив?

— Нет, он не ревнив, он никогда не был ревнив, но он вспыльчив, слишком много пьет и не дорожит тем, что имеет.

— Эх, Элиас, Элиас! Что я тебе говорил? Если бы ты послушался моего совета! — воскликнул старик; но тут же покачал головой и прибавил: — В конце концов, кто знает? Может, на его месте и с тобой случилось бы то же самое.

— Ну нет! Что вы говорите! — горячо воскликнул Элиас, в то время как в глазах его отражались отблески болезненных грез. — Я бы боготворил ее мысли, ее желания…