Ели халву, да горько во рту - [67]

– Кислое…

– Всё, что прежде времени обрывается, оставляет во рту кислоту и горечь. Подождите поры. Скоро уж Спас Яблочный, – сказал Немировский, щуря глаза на солнце. – На севере все плоды так поздно созревают… Иные, пока созреют, уже червь источит. На юге совсем другое дело. Мы с Анной Степановной однажды гостили у её доброй приятельницы в Феодосии. Вот, там фрукты сладчайшие. Да и, вообще, хороший климат там. Тёплый, сухой… Ей-Богу, там бы жить! Вот, выйду в отставку и уеду жить на юг, свои старые кости греть напоследок.

– Ах, Николай Степанович, опять вы об отставке! – огорчился Вигель.

– Всему пора приходит. Я уйду, а ты, глядишь, и место моё займёшь! Тебе я его могу со спокойной душой доверить.

– И слушать не хочу даже.

– Человек не должен цепляться за старое. Впрочем, ты не унывай! – Немировский шутливо хлопнул Вигеля по плечу. – Мне ещё генерала не дали, а уходить на покой не генералом мне несолидно будет!

– В таком случае, пусть бы этот чин дали вам как можно позже! – улыбнулся Пётр Андреевич. – О чём вы хотели говорить со мной?

Николай Степанович посерьёзнел. Он готовился к этому разговору, но всё же не мог подобрать нужных слов, чтобы начать, а потому ответил напрямик:

– Говорить будем об Асе, если ты не против.

– Совсем нет. Я слушаю.

– Она тебе писала, не так ли?

– Откуда вы знаете?

– Видел, как она поспешно спрятала письмо, когда я вошёл. Полно, Пётр Андреевич, мы, когда Москву покидали, так я уж не сомневался, что она к тебе писать станет. Я не слеп и не безумен, а она не столь искусная лицедейка, чтобы ввести меня в заблуждение. Ася совсем ещё ребёнок. Она жизни не видела. Только читала о ней в книжках да вымечтывала в своей хорошенькой, умной головке. То, что она тобой увлеклась, меня ни в коей мере не удивляет. Ты молод, хорош собой, умён, обходителен… Ты в её представлении почти идеальный герой.

– Николай Степанович…

– Не перебивай. Мы с тобой десять лет работаем плечом к плечу. В моём доме ты принят, как родной. И я, и моя сестра, относимся к тебе соответственно, как к родному для нас человеку. Поэтому говорить будем прямо, как положено между близкими людьми. Как ты относишься к моей крестнице?

– Ася – прекрасная девушка! – с чувством ответил Вигель. – Если бы не её письмо, я, может быть, и не приехал бы сюда…

– Да, замечательное создание… Это понятно. Но ты уходишь от ответа. Прости, Пётр Андреевич, я очень тебя люблю, но и Ася мне дорога. К тому же за неё я чувствую ответственность перед покойным другом, и я не могу смотреть сквозь пальцы на то, что происходит.

– А разве что-то происходит?

– А разве ты не знаешь? – Немировский остановился и посмотрел в лицо Петру Андреевич у. – Она ведь любит тебя, чёрт побери…

– Я знаю, Николай Степанович, – тихо ответил Вигель, опуская голову.

– Не сомневаюсь. А ты?

– Я буду счастлив, если Ася согласится стать моей женой.

На некоторое время повисло молчание. Николая Степанович резким движением руки провёл по волосам, крякнул и заговорил вновь:

– Ты меня, старика, прости, что в душу лезу и напоминаю… Но иначе не могу. Ты ведь до сих пор не забыл ту свою? Ольгу Романовну, если я не ошибаюсь?

– У Ольги Романовны муж, двое детей и положение в обществе. Это история прошлая, – ответил Вигель холодно, но от Немировского не укрылось, как напрягся его голос.

– Это доводы рассудка. А сердце?

– Что вы хотите услышать, Николай Степанович? Что я до сих пор не забыл Ольгу? Да, это так. Я помню её по-прежнему и не забуду никогда, пока жив. И тут уже тоже ничего не попишешь.

– А Ася?

– Вы не хотите, чтобы я был с ней?

– Пётр Андреевич, если б я был ей отцом, то не желал бы лучшего зятя. Но сможешь ли ты сделать её счастливой, если твоё сердце занято? Пойми, я не хочу, чтобы она потом страдала.

– Николай Степанович, я не буду лгать: я никогда не смогу любить Асю так, как любил Ольгу, – твёрдым голосом начал Вигель, – но я клянусь вам всем, что есть у меня святого, что если ваша крестница согласится стать моей женой, я сделаю всё, чтобы она была счастлива, я буду любить её, заботиться о ней так, как только может заботиться самый преданный супруг. Я никогда не дам ей повода для огорчения… Я…

– Довольно, – Немировский поднял руку. – Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы не верить твоему слову. Что ж, Бог даст, и сладится.

– Так вы благословляете нас, Николай Степанович?

Глаза старого следователя солнечно заблестели:

– Я буду бесконечно рад, если у вас всё сложится. Ступай к ней, поговори. Решать ведь ей.

Лицо Петра Андреевич а осветилось радостью:

– Спасибо, Николай Степанович!

Немировский махнул рукой. Вигель направился к дому. Вначале он шёл ровным шагом, но затем не выдержал и припустился бегом. Николай Степанович рассмеялся, глядя ему вслед:

– Э-эх, черти драповые! Ай-да-ну!

Где-то в глубине сада раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Немировский обернулся и пошёл по аллее в ту сторону, откуда донёсся звук. Давешнее недомогание совсем покинуло его, прежняя лёгкость мысли и движения вернулись, и от этого на душе было светло и ясно. Миновав цветник, от которого весь воздух напитывался тонким ароматом шиповника, Николай Степанович обогнул дом и очутился на просторном лугу с тщательно покошенной травой. На противоположной стороне его было установлено метательное устройство, приводимое в действие стариком-слугой, в котором Немировский тотчас узнал Анфимыча. Конюх запускал механизм, и в небо летела тарелка, после чего раздавался выстрел, и мишень разлеталась на мелкие осколки.