Ели халву, да горько во рту - [60]

А вскоре после разрыва Олицкая поняла, что беременна. Это было огромным счастьем. Наконец-то в её жизни появлялся подлинный смысл! Обмануть старика-мужа ловкой княгине не составило труда, князь, как ребёнок, радовался прибавлению семейства и гордо поглядывал на сыновей и друзей. И чем плох такой обман, когда он только в радость всем, кроме старших сыновей мужа, которые ничего и не заслуживают? Таким образом, Елизавета Борисовна всё-таки устроила своё счастье.

Разумеется, Амелин не мог не понимать, что он настоящий отец сына Олицкой, но это нисколько не волновало его. Ребёнок княгини был ему безразличен столь же, сколь дети крестьянок, также рождённые от него. А, может быть, он только играл безразличие?..

Ася удобно устроилась на подоконнике и заворожено слушала рассказ Петра Андреевича о событиях в Москве. Правда, не меньше рассказа завораживал её сам рассказчик, смотрящий на неё своими синими глазами и улыбающийся ей.

– Ах, господин Вигель, мы с вами, однако, ведём себя дурно. В этом доме такое горе, а мы с вами так беззаботно разговариваем, точно ничего не случилось, – заметила Ася.

– Анастасия Григорьевна…

– Лучше просто Ася.

– Я хотел сказать, что мы ведь говорим как раз о тех мрачных делах, происходящих в том доме, – сказал Пётр Андреевич.

– Но выходит у нас как-то совсем не печально.

– Вероятно, потому что мы рады нашей встрече.

Ася наклонила голову на бок:

– Стало быть, вы рады ей?

– А вы сомневаетесь?

– Конечно, нет! Ведь я так бессовестно рада сама! Нет, это возмутительно! Несчастный молодой князь так болен, бедная Маша не находит себе места, а мы радуемся! Это значит, что мы с вами жестокосердны?

– Это значит, что мы не умеем лицемерить.

– Вы получили моё письмо?

– Да, Ася. И очень благодарен вам за него.

– А каков же будет ваш ответ, Пётр Андреевич?

– Я здесь, перед вами. Какого ещё ответа вы хотите?

Ася не успела ответить, потому что в комнату стремительно вошёл Николай Степанович. Он был бледен и выглядел уставшим.

– Вот вы где, друзья сердечные! Асенька, красавица моя, оставь нас, пожалуйста.

Ася соскочила с подоконника и вышла, насупившись. Как, однако же, не вовремя появился крёстный! Прервал такой важный разговор! Но он непременно будет продолжен! Ведь Петр Андреевич так смотрел… О, как он смотрел! Так, что сердце готово было вырваться из груди ему навстречу! И как назло даже не с кем поделиться этим счастьем! Маше не до того… Разве что написать письмо старой подруге?

– Что, Кот Иваныч, помешал я вам? – улыбнулся Немировский, ослабляя галстук.

– Что вы, Николай Степанович…

– Да полно мне петрушку балаганить, будто уж и глаз у меня нет. Ладно, после об этом… Ты уж вздохнул с дороги, я полагаю?

– Можно сказать и так!

– Да, ты прямо с корабля на бал попал… Коли вздохнул, так поедешь теперь со мной человечка одного проведать.

– Постойте, вы были у отца Андроника?

– Ложный след. Дорогой я всё объясню. Собирайся, время не ждёт.

– А далеко ли ехать?

– Четверть часа до сельской больницы.

– Я готов!

Немировский похлопал Вигеля по плечу:

– Вот, и замечательно. Как говорится, сделай дело, а потом и гуляй смело… Да только меру знай.

…На просёлочной дороге коляску сильно потряхивало. Николай Степанович болезненно морщился, но на предложение ехать тише только отрицательно качнул головой:

– И так слишком много времени потеряли.

– Вы полагаете, что Амелин мог покушаться на собственного сына? – с сомнением в голосе спросил Вигель. – Я видел его лицо, когда он увидел раненого князя. Я руку на отсечение даю, что это было искреннее огорчение, а не игра.

– Разумеется, – кивнул Немировский. – Только Всеволод Гаврилович, как тебе известно, не живёт в доме, а княгиня строго запретила говорить об исчезновении князя Володи.

– И он отравил лошадь Владимира, а Родион пострадал по ошибке?

– Никаких иных объяснений у меня пока нет.

– Но для чего нужно было Амелину всё это?

– Представьте себе на мгновение, что некто, как и мы с вами, узнал тайну княгини Олицкой. Некто решает раскрыть глаза старому князю, зная, что он собирается завещать всё своё состояние любимой жене и сыну.

– Но зачем? Не лучше ли дорого продать своё молчание княгине?

– Лучше. Но только в том случае, если ты сам не незаконнорожденный бастард князя, всю жизнь терпящий унижения от родного отца и братьев и не могущий связать свою жизнь с любимой женщиной!

– Так вы думаете, что Борис Борисович мог всё узнать?

– Человек, который всю жизнь ждал своего часа, человек, который всё знал об Олицких, человек, наделённый большим умом и изворотливостью. Он мог надеяться, что отец, узнав о том, как обманула его жена, наконец, оценит его, признает, оставит часть наследства. Ведь он служил старику куда преданнее, чем его законные сыновья!

– А Амелин?

– Амелин… Гордый человек. Умный, жестокий, презирающий любые устои. В молодости он наверняка мечтал повести за собой народ, как все подобные личности. Он видел себя в роли российского Марата. И, вот, жизнь проходит в безвестности и глуши. Может ли это его устраивать? Чтобы подняться из грязи, ему нужны деньги. А где их взять? Он знает, что его родной сын вот-вот унаследует огромное состояние Олицких. И тогда он сможет обнаружить себя, открыться и потребовать свою долю. Вот, тогда бы круто развернулась его жизнь на сто восемьдесят градусов! И вдруг всё может пойти прахом из-за Каверзина. Может быть, Борис Борисович уже успел что-то нашептать князю, поэтому первый удар Амелина приходится именно на него, а на Каверзина – лишь второй. Он мог просто подменить пилюли, которые принимал Борис Борисович.