Джеримэйн покачал головой:
– Говорил я тебе: от баб все беды.
– Когда это ты такое говорил? – Элмерик почесал в затылке. – Не помню.
– А чё, не говорил разве? Ну вот, значит, сейчас говорю! Слушай и на ус наматывай… И ты тоже запоминай, недоумок! – Он повернулся к Орсону, который как раз вошёл в комнату. – А то тоже… здоровый лось, а ноет, как беспомощная девица! Поглядел бы на свою рожу зарёванную! Дура твоя Келликейт! Ду-ра!
– Я не из-за неё. – Орсон вскинул голову: глаза у него и впрямь были опухшими и покрасневшими. – М-мартин…
Джеримэйн вздохнул:
– В молчанку играл твой Мартин. Тоже тот ещё придурок! Мог бы и сразу сказать, что не подменыш.
– А ты бы вот так взял да и поверил? – фыркнул Элмерик, чувствуя, как к горлу опять подступает удушливый ком и хочется то ли взвыть от горя, то ли рассадить кулак о стену, а лучше всего – проснуться, и чтобы всего этого не случалось вовсе.
– Кто знает… – Джерри затянул тугой узел и похлопал рукой по повязке. – К чему об этом трепать теперь?
Элмерик зашипел от боли, впиваясь ногтями в собственные ладони.
Стоило признать, в одном его извечный недруг был прав: говорить о несбывшемся – только больше отчаиваться.
А ведь ещё совсем недавно жизнь была такой чудесной! Казалось, любые мечты только и ждут удобного случая, чтобы исполниться. Они с Брендалин собирались пожениться, много говорили о том, где будут жить (лучше бы, конечно, в собственном доме), как поедут в Холмогорье знакомиться с родителями Элмерика, а потом в Каэрлеон – уж если и играть свадьбу, то в столице! Бард сочинял ей баллады, а за ужином играл весёлые мелодии, так и зовущие пуститься в пляс. Вечерами Мартин рассказывал всякие забавные истории и заразительно смеялся, Розмари угощала друзей пирогами, Джерри фыркал по поводу и без, но Элмерик знал: это всё напускное – на самом деле ему тоже было весело. Глаза Орсона горели детским восхищением – в них не было и тени нынешней пустоты. Даже хмурая Келликейт улыбалась, украдкой таская вишни из варенья. Теперь этого не вернёшь… Соколят было семеро, а осталось всего четверо. Ох, и Самайн уже так близко…
А ещё это дурацкое письмо… Если Олли-Счастливчик решит заявиться на мельницу, чтобы забрать и судить Джеримэйна, им придётся сражаться втроём, закрывая десятки таинственных Врат в иные миры. Справятся ли они? Вряд ли.
Ох, и зачем он только послушал Брендалин? Вёл себя как последний дурень, потерявший разум от этих ясных глаз, нежных слов и манящей улыбки. Теперь ему предстояло расхлёбывать последствия собственной глупости. Нелегко было признавать, но эльфийка добилась своего: ослабила Соколиный отряд ещё до Испытаний. Даже если ей и не удалось разнюхать что-то важное и выпустить в мир чародея Жестокое Сердце, кем бы он ни был, дело всё равно выгорело. И кольцо из сокровищницы, небось, она же стащила – больше некому!
Чувство вины ощущалось чуть ли не болезненнее, чем сломанная кость. Элмерик ближе всех находился к негодяйке и ни разу не заподозрил её. Увивался за пышной юбкой, как уж! В рот заглядывал, каждое слово ловил, верил… Закрывал глаза и видел лишь то, что сам хотел увидеть. И это с истинным-то зрением! Хорош чародей, нечего сказать! Ох и стыдно!.. До дрожи в пальцах и желания врезать самому себе по башке. Только уже поздно. И угрызения совести делу никак не помогут.
– Я больше никогда не буду влюбляться! – Бард шмыгнул носом. – Вот ни настолечко! Пусть даже самая распрекрасная красавица будет! Да пусть хоть сама королева Медб!
– Вот и правильно! – Джерри хлопнул его по плечу. – Нечего сопли распускать. Сидру хочешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда я щас сгоняю на кухню. Заодно проведаю, как там Роз. А вы ведите себя хорошо, придурки!
– Ох и н-натворили мы дел… – выдохнул Орсон, едва за Джеримэйном закрылась дверь.
– И не говори! – Элмерик кусал губы. – В голове не укладывается.
Здоровяк потоптался на месте, прочистил горло:
– Знаешь, он всегда помогал. Если бы не Мартин, меня бы из Соколов уже давно выгнали. А я ведь даже не лгал тогда – всего лишь не прочитал условия. Поставил подпись и укатил из дома навстречу подвигам. А никому и в голову не пришло, что сын лорда может быть грамоте не обучен. Меня вообще немногому учили.
– А почему так вышло-то?
Прежде Элмерику было неинтересно, а сейчас вдруг захотелось поговорить о чём-нибудь отвлечённом, чтобы не бередить свежие раны.
Орсон подошёл к окну, вздохнул, и, не глядя на барда, заговорил:
– Учителя говорили, что я слишком глуп. А отец и не настаивал – говорил: мол, успеется ещё. А не выйдет, так и не надо. Главное – толкового управляющего найти, которому можно доверять. Он ведь и сам замковые дела забросил после смерти матери.
– А с ней что случилось?
– В родах умерла. – Голос Орсона стал тише. – Я не знал её. Но, говорят, именно в тот день замок Трёх Долин покинула радость.
– Какая печальная история…
Мда, от таких бесед легче не становилось. Бард подтянул одеяло повыше, укрывшись почти с головой, и вдруг его осенило: и как он умудрился прежде не заметить?
– Слушай… ты ведь почти не заикаешься! Раньше и двух слов связать не мог – и вдруг такое красноречие! Откуда?
