Эльфийский для начинающих - [81]

— Ваше высочество? — нахмурилась я, разглядывая старосту группы с ног до головы.

— Тари, ну хоть ты будь человеком. Не напоминай лишний раз, — просительно сложил руки Дикарт и протянул Грыту кошель: — Держи, чудовище. Чтоб я еще раз с гномом связался!

— …сказал он в сотый раз, — хохотнул гном, пряча денежки в уютном кармане. Безразмерном, как я полагала. В гномьей одежде других и не водилось.

— Оставь, — оборвал его Дикарт и серьезно попросил: — Тари, поскольку Грыт и Алест тебе верят, поверю и я. Но все должно остаться между нами.

— Легко, — хмыкнула я, но промолчать не смогла и поинтересовалась: — А что, еще никто не опознал?

— Преподаватели знают, а остальным и не нужно, — пояснил Дикарт.

— Не нужно — это понятно, но неужели никто из наших дев не знает принца в лицо?

— Принца? Конечно, знают. Сама вспомни, что там говорят? Или отца опиши.

— Темноволосый, кареглазый, смуглый достаточно… А по тебе и не скажешь, что вы родственники!

— И не должны. Там, — Дикарт сделал большие глаза, — я поддерживаю образ и крашусь. Смешно сказать, но в красках для волос я разбираюсь лучше лавочных консультантов.

— Плохие консультанты, — не мог не отметить Грыт. — Черкани адрес, чтоб я туда не ходил.

— Сомневаюсь, что пойдешь. Лавка — эльфийская, — заметил принц и перевел взгляд своих голубых глаз на меня. — Тари, ты хочешь о чем-то спросить?

— Нет, — покачала головой. — Просто стереотип разрушился, нужно время, чтобы все встало на свои места. Хотя теперь понятно, почему ты другой. Тебе приходилось не только с эльфами о погоде разговаривать.

— И это тоже, — признал Дикарт и мечтательно улыбнулся. — Но с эльфами веселее сидеть в засаде. Колючки не колются, ягоды одежду не пачкают, зато вкусные… Сладкие-сладкие и никогда не перезревшие. Очень рекомендую, — на манер уличного торговца закончил наследник престола и подмигнул.

— Приму к сведению, — пообещала и резко сделала три шага назад.

— Что такое? — нахмурился Дикарт и быстро обернулся. Ничего подозрительного за его спиной не наблюдалось. Ходили, любезничая, придворные, обсуждали новую породу собак слуги, пытаясь понять, к чему приведет их покупка, заканчивали составлять договор прямо на подоконнике мастер Дараш и незнакомый мне оборотень, но было в этой идиллии то, что повергало меня в ужас. В нашу сторону упрямо и непреклонно шла моя мать. И губы ее по-прежнему были недовольно поджаты.

— Мы уезжаем, — коротко бросили мне, цепко прошлись взглядом по расстоянию между мной и Дикартом — Грыт матушку точно не интересовал: не любила она гномов, — и недовольство ее только возросло.

— Пока, ребят.

Мне огорченно помахали вслед. Знали бы они, как мне хотелось сейчас остаться с ними, но мое запястье леди Катарина не выпускала до самого экипажа.

Да, сейчас она была именно леди Катариной. Отстраненной, чужой и очень сердитой. Такой она становилась редко, но если становилась — оставалось только каяться. В чем? Это было неважно. Важно было, что перенести ее взгляд, полный разочарования, удавалось не так просто. Каким-то волшебным образом, даже зная, что ты прав, что ты все сделал верно, накатывало удушающее чувство вины, заставлявшее идти на все, лишь бы она не смотрела так разочарованно, так отстраненно холодно, так… как на предмет обстановки, который хотела бы выбросить, да не знает, на какой из свалок он будет смотреться лучше.

— Матушка? — тихо позвала я, пытаясь вызнать, насколько все плохо.

— Прикройся. — Мне бросили плащ. Видно, она отправляла за ним слугу, раз нам не пришлось ждать.

Я послушно прикрыла ноги. Зима пусть и доживала последние дни, но уходить без боя не собиралась.

— Я очень вас огорчила? — Я не знала, как разговаривать с такой матушкой. Она была совершенно другим человеком.

— Поговорим дома, — отмахнулась леди Катарина и, закрыв глаза, медленно выдохнула. Мне оставалось только ждать. Но лучше бы она кричала.

Тишина давила хуже пресса. У него хоть была определенность. А угадать, до чего додумается матушка, погруженная в свои нерадостные и непредсказуемые мысли… Наверное, мне стоило раскаяться и попросить прощение. За что? А за все сразу. Вряд ли леди будет объяснять, что заставило ее уйти с приема.

— Ты плохая дочь. — Мне достались ровно три слова до того, как матушка вышла из экипажа и взлетела по ступенькам в дом.

Горел свет. Отец еще работал, и, конечно, она пошла к нему. Сразу же, ничего не объясняя мне, она пошла жаловаться ему. Я поплелась следом. Дворецкий вопросительно взглянул, но я пожала плечами: причины были мне не ясны.

На лестнице я немного задержалась. Постояла на первой ступеньке, воспроизводя в памяти сегодняшний вечер. Мой демарш с нарядом, который никого кроме матушки и не удивил. Танец с магистром, который не мог ей не понравиться. Три тома договора? Да, вряд ли она бы одобрила, особенно учитывая слова Грыта… При воспоминании о его словах сердцу стало больно. Никогда раньше у меня не было таких проблем, целители всегда утверждали, что я полностью здорова, но… сейчас было больно. Больно и немного обидно. Или не немного. Ведь и она мне не сказала. Что бы я ни делала сегодня — я это делала сама и лично отвечала за свои поступки. Я не подходила к ней, чтобы она могла не признавать во мне свою дочь, как часто поступала с вдруг ставшими неугодными подружками. Я даже такую возможность ей дала, а она взяла подарок. От моего имени взяла, для себя или для Дары. Или потому что даритель был завидный… даже не спросила и взяла… А вина моя. Почему вина моя?