Эльфийская песнь - [64]

– Постойте! – раздался неподалеку пронзительный возглас, граничащий с отчаянием.

Из покинутого жителями дома, спотыкаясь, выбежал эльфийский отшельник в развевающихся лохмотьях.

– Ты пришел, – сказал он, просительно глядя в лицо Элайта. – Ты ищешь Жаворонка и танцуешь под арфу, как и я.

Вин пристально всмотрелся в лицо сумасшедшего.

– Жаворонок? Что может быть у тебя общего с арфой Ингривала?

Изможденное лицо отшельника неожиданно стало очень спокойным, а в фиолетовых глазах появилась вековая печаль.

– Я не имею ничего общего с арфой, но зато она владела мной. Я играл на этой арфе.

Вин подошел ближе. Губы эльфа шевелились в беззвучной мольбе, а глаза с надеждой смотрели на отшельника.

– Ты ведь и есть Ингривал, правда? – с величайшим уважением спросил он эльфа.

– Все может быть. Я забыл свое имя, – последовал печальный ответ.

– Вин, что происходит? – осторожно спросил Данила.

– Арфа Жаворонок – это древнейший эльфийский артефакт, созданный на заре нашего мира, – заговорил эльф, немного отвернувшись от отшельника. – По существующим преданиям, им может пользоваться только самый могущественный заклинатель. Многие века арфа была в безопасности в руках Ингривала, прославленного музыканта. Давным-давно он стал отшельником, и никто о нем больше не слышал. Арфу считали утерянной.

Вин повернулся к Элайту, слушавшему его с бесстрастным видом.

– Так вот что ты ищешь, не так ли? Ты охотишься за Жаворонком? – настойчиво спросил он.

– А тебе-то что за дело?

– Арфа священна для нашего народа. Она не может быть просто инструментом или сокровищем. Ее могущество нельзя использовать в целях наживы!

– Мои мотивы никого не касаются, – ледяным тоном ответил Элайт.

– Зато нас касаются твои поступки. – Дрожащий от ярости Вин не собирался отступать. – Ты знал или догадывался, кто этот отшельник. Он живет в изгнании не по своему желанию, а вследствие постигшего его несчастья. И ты был способен предать несчастного – да еще своего сородича эльфа – и обречь его на одиночество и безумие! Это само по себе подло, но к тому же ты предал героя нашего народа.

Менестрель с негодованием отвернулся от Элайта и обратился к Даниле:

– Мы должны взять этого беднягу с собой в Глубоководье. Священники в пантеоне позаботятся о нем и, возможно, облегчат его страдания своими целебными снадобьями. Это святые эльфы, и они принимают под свое покровительство отверженных и слабых.

Боковым зрением Данила уловил реакцию Элайта. На какое-то мгновение он выглядел совершенно подавленным, но затем обычная для него насмешливая маска скрыла все эмоции. Юноша отметил про себя этот необычный факт и одобрительно кивнул Вину.

– Добро пожаловать в наши ряды, друг эльф, – обратился он к тому, кого Вин назвал Ингривалом. – Так случилось, что настоятель эльфийского храма у меня в долгу, но я уверен, добрые священники примут тебя и ради тебя самого.

Лицо отшельника заметно вспыхнуло даже под коркой грязи. Но в следующее мгновение он испуганно вскрикнул и скрылся в зарослях кустарника.

Данила первым заметил в первых лучах рассвета приближающуюся по небу гигантскую тень. Он инстинктивно пригнулся, потом с опаской посмотрел на небо. Высоко над опустевшей деревней кружило огромное крылатое существо. Оно казалось совершенно не опасным жаворонком, но все же это был хищник, поскольку в когтях он сжимал оленя, причем так же легко, как ястреб сжимает полевую мышь.

– Это еще что такое? – пробормотал Элайт, поднимая натянутый лук.

– Не стоит стрелять, – остановил его Данила. Он снял с плеча лютню и быстро проверил струны. – Что бы это ни было, оно слишком велико, чтобы можно было сбить его стрелой.

Арфист начал наигрывать вступление к заклинанию, которое он применил в схватке с драконом, в надежде, что и на это существо магическое средство подействует подобным образом. Вин взял в руки лиру и присоединил к его музыке свою песню-чары. Несущая волшебство мелодия вернулась к ним с неба, повторенная переливчатым птичьим голосом. От странного явления у Данилы на затылке зашевелились волосы, но он продолжал играть и петь.

Словно привлеченное музыкой, крылатое чудовище спустилось с неба и приземлилось на ветхую крышу пустого фермерского дома. Растерзанная туша оленя осталась лежать на фронтоне, а странная птица слетела в сад и опустилась на землю в нескольких шагах от музыкантов.

При величине, сравнимой с ростом боевого коня, существо имело форму и серую с белыми крапинками окраску пересмешника, утренней певчей птички, способной передразнивать голоса других птиц. Но при этом у него имелся загнутый клюв орла и острые когти, а центре лба был огромный единственный глаз, черный и блестящий, как обсидиан.

Птица не делала никаких попыток напасть, наоборот, она сидела спокойно, склонив голову набок, словно прислушиваясь к магическому заклинанию. Спустя некоторое время она вновь присоединила свой голос к поющим, на этот раз превосходно имитируя высокий тенор Вина. Нечаянно образовавшееся трио продолжало песнь, но Данила заметил, что птица моргает все реже, большие веки все дольше остаются сомкнутыми, все медленнее расходятся, открывая блестящий черный зрачок. Существо явно погружалось в сон. Наконец веки окончательно сомкнулись, пение сменилось прерывистым ритмичным чириканьем – птичьей версией храпа. Данила с облегчением вздохнул, отложил арфу и дрожащими пальцами зарылся в шевелюру.