Ее лицо разглаживается, становится мечтательным… она снова смотрит сквозь меня, и мне становится не по себе.
– А когда я оказываюсь на корабле, мне становится так спокойно-спокойно… и я знаю, что ничего плохого больше никогда не случится… и страшного в этом мире больше нет. А еще мне кажется, что так спокойно мне теперь будет всегда.
Я проваливаюсь в какую-то яму. Пытаюсь схватится взглядом за яркие рисунки на стенах, безобразную трубу, торчащую в углу из пола… как сквозь туман, доносится ее мягкий, чистый голос… как сквозь серый, густой туман.
– Так что же значит мой сон?
Я не знаю. Я не знаю! Я сейчас не могу быть психологом.
Сколько раз ты задавала себе этот вопрос: а что, если? Начитавшись фантастики, пройдя вместе с героями через муки непонимания, через насмешки и неверие окружающих, через обвинения в безумии… И ты спрашивала себя: а что… если к тебе придет человек и скажет: я пришел из другого мира. Ты – поверишь? Или будешь решать какие-то его проблемы, а потом, не справившись, отправишь к психиатру?
И вот перед тобой сидит эта девочка и говорит, что она – эльф. Классический толкиеновский эльф. Что ты будешь делать?
Нет, это я придумала. В конце концов, это только сон. Просто сон, который слишком часто повторялся. И если кто-нибудь из нас двоих безумен, то это – я…
Она смотрит на меня с легким любопытством. Она ждет ответа на свой вопрос, наверное, думает, что я сейчас выдам точное объяснение, которое ее успокоит… ведь этот сон ее волнует, иначе бы она не пришла.
Постараюсь быть честной.
– Понимаешь, Настя… Я не могу тебе точно ответить…
Мою последнюю фразу заглушает звонок. Настя соскакивает со стула, превращаясь из эльфа в обыкновенную симпатичную пятиклашку.
– Ой, мне сейчас бежать надо, – скороговоркой тараторит она, – можно, я в другой раз еще зайду?
Я облегченно откидываюсь назад, только сейчас почувствовав, как трясутся руки.
– Да, конечно. Запишешься в журнале…
Она подхватывает неподъемный ранец и зигзагами устремляется к двери. Обернувшись на пороге, первый раз улыбается широко и искренне и пищит: «До свиданья!». В открытую дверь врываются грохот и визги, и я успеваю заметить, как Настя убегает по коридору, лавируя в толпе первоклашек.
* * *
– Карина, а ты на этой неделе протестируй пятые классы. На предмет сплоченности.
С серьезным видом киваю. В кабинете душно, педсовет затянулся, и я готова тестировать кого угодно и на любой предмет. Директриса начинает собирать бумаги, и я завороженно слежу за ее пухлыми руками. Последний листок… нет, это не нам, ура! Директриса объявляет, что все свободны. Выхожу в коридор, чувствуя, что мне хочется завопить и треснуть какого-нибудь мальчишку портфелем по голове…
На этой неделе… от нее два дня осталось. Бегу к расписанию. Ага, в 5-м «А» – математика… не пустят… 5-й «Б» – экология. Отлично! Сегодня у них экологии не будет.
Врываюсь в класс, оттаскиваю учительницу в сторону и объявляю ей, что мне для тестирования нужен ее урок. Пожеванная жизнью, но сохраняющая преувеличенно строгий вид женщина покорно соглашается: она привыкла к тому, что ее предмет задвигают все подряд. Мне даже не приходится говорить о распоряжении директора.
Оглядываю класс. Надо бы сделать перекличку, а то потом не поймешь, что к чему… Насти вот не видно… Берусь за журнал, обстреливаемая испуганными детскими взглядами. Перечисляю фамилии, ставлю галочки. Все на месте, никто не болеет, никто не прогуливает… Стоп. Как это – все на месте? А где Настя?
– А где Настя? – спрашиваю я у класса.
– Какая Настя? – оживляется вертлявый рыжеватый мальчишка за первой партой.
Черт. А ведь я ее фамилии не знаю.
– Ваша одноклассница, – иду напролом.
– У нас в классе нет никакой Насти. – Так, уже начинают хихикать. Ладно, потом разберемся… Пока класс пыхтит над тестами, несколько раз перечитываю список в журнале. Девочка по имени Настя там не значится…
* * *
Я честно пыталась разобраться. Перетрясла всю школу. Пересмотрела всех Насть во всех классах, с первого по десятый. Спросила у директрисы, не уходила ли за последние месяцы из нашей школы девочка с таким именем. Все было бесполезно.
А недавно я нашла под дверью кабинета самодельную открытку. Яркая, как яичный желток, бархатная бумага, уголки оклеены красным, а в центре аккуратным детским почерком написано – «Карине», черным фломастером, продавившим в ворсинках неглубокий желобок. Вокруг беспорядочно разбросаны черные горошины, нарисованные тем же фломастером. Никто из моих постоянных клиентов не признал себя ее автором.
Красивая, яркая открытка. Я отнесла ее домой и поставила на книжную полку, на самом виду. По утрам на нее падают солнечные лучи, и видно, что в правом нижнем углу в ворсинках есть еще какие-то тонкие царапинки. Когда солнце светит особенно ярко, мне начинает казаться… нет, только казаться, и ничего больше… что очертания царапинок больше всего похожи на какую-нибудь руну. Потом солнце чуть-чуть сдвигается, и я уже ничего не вижу.
И что значит этот сон, до сих пор не знаю…
