Елена Блаватская - [3]

Когда девочка оглядывалась в позавчерашний день или всматривалась в будущее, ее сознание обычно обволакивал теплый, завораживающий звук, возникающий от скрещения звенящей тишины Вселенной и шуршания крови в ее теле, звук, абсолютно неуловимый обыкновенным ухом. Он обретал в ее голове внятность и способность собирать в целое бесформенные, разрозненные фрагменты стародавних событий, реставрировал и делал монолитными исчезающие и рассыпающиеся даже от деликатного прикосновения прапамяти величественные руины давным-давно прервавшихся жизней ее предков.

Этот взявшийся как будто ниоткуда странный дар ясновидения шел, быть может, от основ ее одинокой души. Иногда ей, правда, казалось, что спонтанно воссоздающиеся в ее сознании картины прошлого и будущего что-то вроде фата-морганы и достаточно будет незначительной перемены в душевной атмосфере, как этот мираж тут же исчезнет. Ведь время, как лишай, постепенно и неумолимо съедает древо Жизни — остается жалкий и трогательный своей беззащитностью оглодок.

Может быть, с князя Михаила и началось материальное оскудение их рода. И одновременно обозначилось духовное восхождение. Известно же, что князь Михаил пекся о сирых и убогих, с юных лет относился к ним с кротостью и милосердием. Потом уже, спустя много столетий, потомки князя приумножат и разделят оставшиеся сокровища, для того чтобы промотать их, как семья бабушки, например, враздробь и с необыкновенной быстротой.

Любостяжания нет в них ни капельки, и слава Богу!

— Посмотрите, как несется в Киев князь Михаил. Его конь в пене, на последнем издыхании! — истошно кричит она оторопевшим гувернанткам и маме, раскрывшей от удивления рот. — Я отдам ему лошадку. Князь не опоздает к штурму, он вовремя появится среди дружинников и отобъет от татар город. Ну что же вы!

Ее голос срывается, она почти в истерике.

Врут летописи. Князь Михаил не праздновал труса, не сбежал из осажденного города. Он просто не успел к моменту, не добрался, не доскакал. Как удар кулаком по столу, от горькой досады, от безнадежности, он убивает Батыевых послов и не с повинной едет к хану, а затем, чтобы спасти от его гнева своих людей.

Трусы не совершают духовных подвигов. На верную страшную смерть обрекают себя князь Михаил и его боярин Федор, когда отказываются поклониться Батыевым идолам, они не пройдут, как того требует басурманский обычай, меж огней, не осквернят свои уста восхвалениями хана. Они не захотят чтить срамные уды и возлагать им требы. Вот в чем величие настоящих людей: в любых обстоятельствах они остаются свободными, ничем не омрачают свою совесть. Не загоняют себя в клетку унизительного подчинения. Лучше смерть, чем существование во лжи. Не всякие так смогут поступить.

Это и есть пролить кровь за Христа. Кровью, телом чувствовать Христову правду — как это все-таки трудно.

Она с ними, с князем Михаилом и боярином Федором, до последнего. И над ней взметнутся огненные столпы, и ее душу приподнимут над землей громовые распевы ангельского хора.

Как все со времен князя Михаила переменилось! Елена это тоже чувствует своим детским сердцем.

Везде хищники, грабители, взяточники. За медный грош отца с матерью удавят. Вот папа говорит, что столько вокруг злобных, коварных, мстительных людей. А вздорных и злоязычных — еще больше! А подлипалам и блюдолизам — вовсе несть числа! На то и Расея! Мама убеждена, что в просвещении — одно лишь спасение.

Девочка исполняет свои ученические обязанности в точности, основательно. Поразительные успехи достигнуты ею в изучении иностранных языков и особенно в музыкальных занятиях. Без устали разучивать положенные экзерсисы и окончательно не впасть в безразличие и скуку — для такого подвига необходимо не обычное усердие, а нечто большее: вдохновение. Она-то знает, как заворожить свои быстро устающие пальчики, вдохнуть в них, неуверенных и ленивых, силу и упорство. Она берется за каждое новое дело с усердием, вовсе не желая себя уронить в мнении мисс Джеффрис и мадемуазель Пернье.

Офицеры весело переглядываются, слыша взвизгивание и охание гувернанток. Они определенно на ее стороне, но не дерзают идти против воли ее мамы. Во всяком случае, она для них почти родная, они ее называют между собой: дочь полка. Ни для кого из них, однако, не составляет тайны, что они с Верой вот-вот станут сиротками. От этой мысли сжимается сердце, но при маме она сдерживается, гонит прочь глубокое и беспрерывное самоощущение своего одиночества. Она ежедневно по многу раз молится Боженьке, просит его заступиться за маму и не дать ей скоро умереть. Леля и говорить стала меньше и тише, и все из опасения, чтобы опять не дать волю своей буйной фантазии. Она сострадательная и любящая дочь. Однако же как задевается ее самолюбие, когда ей при всех отказывают сесть на объезженную и спокойную лошадь. Неужели мама этого не понимает, не хочет понять?

Ее мама обыкновенно носит шейный платок, он перекрещивается на груди и придает ей романтический независимый вид. Маме очень идет простое марселиновое темное платье без кринолина, которое она, к сожалению, надевает чрезвычайно редко. Вообще мама не любит пышности в одежде и радуется переменам в моде. Ей не хочется быть раздавленной обширными вертюгаденами с тяжелыми накладками, с фижмами и шлейфами. Папа по дому ходит в пикейном жилете и полосатых брюках.