Элементали - [5]

– Одесса наверху убиралась или еще что-то, а у Мэриэн на веранде случился инсульт. Когда Одесса спустилась вниз, качели все еще раскачивались, но Мэриэн лежала замертво на паркете. Одесса занесла ее в дом, положила в гамак, отправилась в Гаск и вызвала дорожный патруль. Она пыталась позвонить Дофину, но никого не было дома. Послушай, Люкер, – сказала Большая Барбара чуть тише, – Индия заставила меня задуматься – ты понял, что это за ритуал с ножом?

Люкер повернулся так, чтобы его лицо оказалось зажатым между подушкой и спинкой дивана. Большая Барбара развернула его обратно.

– Да, понял, – ответил он.

– И?

– Дофину и Мэри-Скот было просто очень жаль, что они не успели вонзить нож, пока та была еще жива, и поэтому воспользовались последним шансом.

В углу комнаты, в клетке, подвешенной в двух метрах от пола, сидел большой красный попугай. Он вскрикнул.

Большая Барбара кивнула.

– Видишь. Нэйлз понимает каждое твое слово. Мэриэн любила эту птицу, не смей говорить о Мэриэн гадости при Нэйлзе! Ему это не нравится.

– Что он вообще тут делает?

– Ну, они не могли оставить его в Большом доме, он бы истосковался по Мэриэн за три часа.

– С ней бы и похоронили.

– Я думала, попугаи умеют разговаривать, – сказала Индия.

Нэйлз просунул клюв сквозь прутья клетки и снова закричал.

– Этот прямо сейчас очень точно имитирует Мэриэн Сэвидж, – сказал Люкер.

– Люкер! – воскликнула Большая Барбара, хватая его за пальцы ноги и выкручивая их. – Я не понимаю, почему ты так плохо отзываешься о женщине, которая была моим самым лучшим другом в мире.

– Потому что она была самой отъявленной сукой, что когда-либо ходила по улицам Мобила.

– Тебе не следует использовать такие выражения при тринадцатилетней дочери.

– Она меня не видит, – ответил Люкер, скрытый из поля зрения Индии, – и не знает, кто это сказал.

– Знаю, – сказала Индия, но потом добавила, обратившись к своей бабушке: – Он и похуже говорил. Впрочем, как и я.

– И не сомневаюсь, – вздохнула Большая Барбара.

– Барбара, ты же знаешь, какой она была мегерой, – сказал Люкер. – Бедняга Дофин, она относилась к нему, как к грязи, пока Мэри-Скот была рядом. А потом, когда Мэри-Скот ушла в монастырь, она его с говном сравняла.

– Ш-ш-ш!

– Ты же знаешь, что это правда, – Люкер пожал плечами. – И так было в течение двухсот лет в этой семье. Все мужчины очень милые и добросердечные, а женщины разгуливают в броне.

– Но из них получаются хорошие жены! – возразила Большая Барбара. – Мэриэн была хорошей женой Ботвеллу, пока тот не ушел в мир иной. Она сделала его счастливым.

– И ему, судя по всему, нравилось быть пригвожденным к стене и избитым велосипедной цепью.

– Как и тебе, – сказала Индия отцу.

Большая Барбара встревоженно повернула голову.

– Индия врет и не краснеет, – спокойно ответил Люкер. – Она ничего не знает о моей половой жизни. Ей всего тринадцать, – сказал он, приподнимаясь, чтобы ухмыльнуться в сторону дочери. – Она даже не знает, что такое трахаться.

– Люкер!

– Ох, Барбара, послушай, пока мои ноги у тебя на коленях, почему бы тебе не размять их? Эти туфли так давят весь день.

Большая Барбара стянула с сына носки и начала массировать ноги.

– Ну, – сказал Люкер, – то, что из Сэвиджей получаются хорошие жены, не отменяет того факта, что как матери они не лучше выгребных ям.

– Это не так!

– Барбара, ты не знаешь, о чем говоришь. Почему ты пытаешься защитить мертвую женщину?

– Мэриэн Сэвидж….

– Мамаши Сэвиджей жрут своих детей! – заорал Люкер, и попугай снова вскрикнул.

Глава 2

Большая Барбара, Люкер и Индия провели на застекленной веранде еще час, ожидая возвращения Ли. Люкер спал, все еще разложив ноги на коленях матери, беспокойно поворачиваясь, только когда кричал попугай Нэйлз. Индия принесла бабушке стопку каталогов для просмотра, пока сама вышивала зелеными и фиолетовыми нитями по голубой рубашке. Изумрудные солнечные лучи светили сквозь листья дубов позади дома. Перед одним из окон болтался квадрат свинцового витража, и временами солнце, на мгновение пробиваясь сквозь волнующуюся листву, пронзало этот квадрат стекла и окрашивало лицо Индии в золотой, синий и красный.

Наконец приехала Ли: они услышали машину на гравийной подъездной дорожке, услышали хлопки дверей машины, услышали, как внизу открылась дверь в прачечную.

– Было так много работы? – спросила Большая Барбара у дочери, которая прошла через кухню. – Тебя так долго не было.

– Поднимайся, Люкер! – сказала Ли. – Я весь день на ногах.

Люкер, устало пошатываясь, встал с дивана. Ли скинула туфли и заняла его место. Она отцепила вуаль и бросила ее на журнальный столик.

– Мама, держу пари, ты сидела здесь весь день, наминая ему ноги. А теперь немного разомни мои.

– Ты хочешь в чулках или без?

– Ох, пусть остаются. У меня сил нет их сейчас снимать.

– Ты привела Одессу с собой? – спросил Люкер, который теперь сидел за столом и изучал работу дочери на миллиметровке.

– Я здесь, – сказала Одесса из кухни.

– Это то, что заняло у нас так много времени, – сказала Ли. – Мы вернулись в церковь, позаботились там обо всем, хотя, когда всего семеро гостей и только один гроб, дел не так уж и много.