Электрический цирюльник - [3]

Ухарев находился на первом этаже цирюльни, сидя в кресле, с большой картонной коробкой на коленях. В той коробке лежали бумажные ассигнации, и Ухарев их сосредоточенно пересчитывал, иногда слюня свои пальцы.

Hаконец подсчитав всю сумму, он собрался подняться наверх, откуда уже раздавался резкий храп Марфы Семеновны. "Э, а лет 20 назад она так еще не храпела", - подумал Ухарев.

Он начал вставать с кресла, и вдруг обнаружил Аристотеля, стоявшего настолько близко, что подняться с кресла, не сдвинув оное назад, было невозможно.

-Пошел прочь! - сердито сказал Ухарев. Двигать кресло в его намерения не входило.

Аристотель не сдвинулся с места.

-Пошел, кому говорят! - Ухарев глядел на существо снизу вверх.

КЛИHК!!!

Растопырились пальцы-лезвия.

Ухарев оттолкнулся от пола ногами, и кресло, оставляя на краске пола линии, отъехало к самой стене.

Аристотель протянул вперед руку - с широкой шестипалой кистью, и струнами-мышцами, и схватил Ухарева за лицо.

...Долгий, леденящий душу крик разнесся над ночной спящей Лукьяновкой, докатился до глубоких прудов и темной дубравы, а затем затих, заглох.

****

Майская жара проникала в окно вагона так же настойчиво, как и дым от паровоза. В купе ехали двое - и больше никого. Да еще чемодан, набитый деньгами.

Один пассажир был высок ростом и широк в плечах. Одежда его, правда, не соответствовала сезону - глубоко натянутая широкополая шляпа, теплый длинный плащ, перчатки на руках. Круглые черные очки и повязанный вокруг лица шарф завершали картину.

Другой пассажир, а вернее, пассажирка, являлась ни кем иной, как Ухаревой Марфой Семеновной. Вот только выглядела она неважно - исхудавшая, бледная, мешки под глазами. Иногда она пыталась поесть - раскрывала рот, обнажая два ряда темных железных зубов, и всухую жевала пищу, потому что слюны у нее уже не было. За щеками перекатывались буграми механические мышцы.

Куски пищи падали на пол, так и не проглоченные, и Марфа Семеновна сидя наклонялась, чтобы собрать их с пола - при этом спина ее издавала звук ломающегося ржавого листа металла.

Попутчик ее молча смотрел в окно. Hа проплывающие мимо домики с белыми стенами, яблоневые сады, и небольшие болотца.

В этот время в Киеве Стальников отрезал пилой себе руку, потому что под кожей натянулись крепкие струны.