Электрические сны - [18]

– Я видел сны, – сказал Дэйвид Лейбович, прижимаясь к тюремной решетке так сильно, словно собирался выбраться на свободу, раздавив себе голову. – Сны о подпространстве, – безумные глаза вылезли из орбит, уставились на Захарию Ривкеса. – И я все записал. Все до последнего символа. Каждую формулу… Это двери. Двери в безграничность… В тек-безграничность… В тек-ад! К тек-богу!

Громкий истеричный смех прорезал тишину.

– Ты просто безумец, – сказал Захария Ривкес.

Он вернулся домой, убеждая себя забыть об этом, но стоило ему заснуть, как пришли странные сны, о которых рассказывал Дэйвид Лейбович. В них Ривкес спускался на дно бесконечной могилы. Это действовало как зараза, передающаяся по воздуху. И теперь Ривкес тоже был болен. Знал, что болен, чувствовал это. Чувствовал во сне. При пробуждении он попытался убедить себя в обратном. Приготовил завтрак, заварил кофе, оделся, собрался на работу, но вместо участка отправился в тек-квартал «Гоморры».

«Я всего лишь взгляну на эти записи безумца – и все», – говорил себе Ривкес. Он шел по враждебным улицам, и ему казалось, что все люди вокруг сверлят его колючими взглядами, словно у него на лбу написано, что он – законник, что он чужак, которому не место здесь. Ривкес вспотел от этих взглядов.

– Мне не нужны неприятности, – сказал седовласый тек-инженер, владеющий конторой, где был арестован безумный Дэйвид Лейбович, который – в последнем Ривкес не сомневался – заразил и его своим безумием.

– Недавно здесь арестовали одного человека… – начал Ривкес, обливаясь потом и стараясь не смотреть в глаз-камеру старого тек-инженера. – Мне нужны бумаги, которые он принес вам.

– Бумаги? – глаз-камера зажужжала, фокусируясь на лице гостя.

Ривкес не знал почему, но решил, что показать старику свое удостоверение будет не лишним.

– Записи, которые делал тот парень, – где они?

– Только бумаги? – настороженно спросил тек-инженер.

– Разве было что-то еще?

– Нет.

Ривкес кивнул. Крупная капля пота скатилась у него по высокому лбу, попала в правый глаз.

– Вы неважно выглядите, – подметил тек-инженер.

– Работы много, – соврал Ривкес.

– Тот парень, бумаги которого вы ищете, тоже неважно выглядел, – старик, казалось, издевается над гостем. Особенно его камера-глаз, громко жужжавшая, постоянно на чем-то фокусируясь.

– Бумаги, – хрипло сказал Ривкес, проклиная жару.

– Боюсь, бумаги уже отправились в мусоропровод.

– Официальный или один из тех мусоропроводов подпространства, коими кишит этот район?

– Не понимаю, о чем вы. Мы пользуемся только официальными…

– Хватит, старик! – взревел Ривкес. – Просто верни те чертовы бумаги, не заставляй меня приходить с группой законников, которые перевернут твою крысиную нору!

– Что такого особенного в этих бумагах?

– Эти бумаги могут доставить тебе кучу неприятностей, если ты, конечно, не поможешь мне найти их… – Ривкес хотел смотреть ему в глаза, но вместо этого смотрел лишь в красный глаз-камеру.

«Он чокнутый, – подумал седовласый тек-инженер. – Такой же чокнутый, как тот парень, который запихивал себе в голову воспоминания мертвой сестры».

– Если зайти со двора, то увидишь дверь… – сказал старик, надеясь, что законник оставит его в покое. – Я выбросил те бумаги туда вместе с остальным мусором. Это подпространство закроют через пару дней, так что у тебя есть время, чтобы найти то, что тебе нужно.

Ривкес кивнул. Пот струйками катился у него по лицу.

Выйти на улицу, обогнуть здание, найти дверь. Теперь оглядеться. Нет, никто не следит за ним, хотя наблюдение здесь ведется всегда – сотни камер, тысячи микрофонов, сканеров эмпатии… И не только здесь. Ривкес никогда не слышал, но сейчас был уверен, что сканеры эмпатии интегрируют в камеры законников. Может быть, где-то сидит еще один человек и как он, Ривкес, проверяет видеозаписи и показания сканеров эмпатии. Может быть, такой сканер стоит в его, Ривкеса, кабинете и наблюдает за ним, в то время как он наблюдает за другими. Да. Вполне возможно. В этом искрящемся технологиями мире ничему нельзя верить.

Захария Ривкес открыл дверь в превращенное в незаконный мусоропровод подпространство. В нос ударил резкий запах гнили. Глаза заслезились, желудок сжался. Помещение было небольшим, но уже на половину заполнено мусором и отходами жизнедеятельности. Ривкес знал, что в подобных местах может находиться что угодно: от незаконных проектов и контрабанды до отходов, находящихся вне закона пластических хирургов и жертв гангстерских разборок. И это не были слухи. Общественные каналы утилизации всегда проводили тщательную фильтрацию отходов криминальных кварталов. Поэтому официальным мусоропроводом здесь пользовались крайне редко, разве что в общественных туалетах да столовых, хотя последние предпочитали держать продукты, которыми кормят посетителей, в секрете. Проще было создать мешок в подпространстве, наполнить его и закрыть. И сейчас в один из таких мусорных мешков, отстойников жизни, Ривкесу предстояло буквально нырнуть с головой.

Он снова огляделся и скользнул в приоткрытую дверь, стараясь не замечать букета удушающих запахов. Ноги утонули почти по колено. Ривкес почувствовал, как гнилостная жижа заполняет ботинки, струится по ногам. Он достал фонарик в тот самый момент, когда дверь, сквозь которую он вошел сюда, закрылась. Темнота. Белый луч фонарика прорезал мрак, показавшийся более густым, чем удушающий запах. Но зато здесь было не жарко.