Элегия Хиллбилли - [50]

Шрифт
Интервал

Спустя два дня, в воскресенье, меня разбудил звонок телефона. Звонила сестра: у бабушки отказали легкие, она в больнице, в коме, и я должен немедленно ехать домой. Через два часа я сидел в машине, на всякий случай, предчувствуя неизбежное, захватив с собой парадную униформу. По дороге из Западной Вирджинии меня остановила полиция — оказалось, что я превысил скорость: ехал девяносто четыре мили в час. Патрульный спросил, куда я так гоню; я рассказал про бабулю, а он, выписывая штраф, вдруг предупредил, что следующие семьдесят миль, до самого Огайо, на шоссе нет камер. Я взял талончик, от души поблагодарил патрульного и до самой границы гнал уже сто две мили в час. Дорогу, которая обычно занимала тринадцать часов, я преодолел за одиннадцать.

Когда я прибыл в окружную больницу Мидлтауна, возле бабушкиной кровати собралась вся семья. Мамо была в коме, на аппарате искусственной вентиляции легких. Лечение не помогало. Она не приходила в сознание, и врач сказал, что будить ее не стоит; и вообще не факт, что она очнется.

Несколько дней мы прожили, затаив дыхание: ждали, когда инфекция отступит под натиском лекарств. Однако количество лейкоцитов росло, органы один за другим отказывали. В какой-то момент врач объявил, что без аппарата искусственной вентиляции легких и системы внутривенного питания ей уже не жить. Посовещавшись, мы решили, что, если через день лейкоциты по-прежнему будут зашкаливать, отключим аппаратуру. Юридически решение должна была принимать тетушка Ви, и она в слезах спросила меня, правильно ли так поступать. Я уверен, что решение она — все мы — тогда приняла верное. Жаль, у нас в семье не было врачей, чтобы развеять наши сомнения.

По словам врача, без вентиляции легких Мамо умерла бы через пятнадцать минут, максимум через час.

Однако бабуля продержалась целых три часа, сражаясь до последнего. Все мы — дядюшка Джимми, мама и тетушка Ви, Линдси, Кевин и я — были рядом. Собрались возле кровати, по очереди говорили ей на ухо о своей любви, надеясь, что она нас слышит. Когда пульс замедлился, мы поняли, что час близок; я наугад открыл Библию Гедеоновых братьев[50] и начал читать. Мне попалось «Первое послание к коринфянам», глава 13, стих 12: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».

Через несколько минут Мамо умерла.

Я не плакал ни в тот день, ни позднее. Тетушка Ви и Линдси сперва неодобрительно качали головой, потом встревожились. «Не держи горе в себе, — говорили они. — Надо выплеснуть его, иначе сорвешься».

В душе я выл от боли, но наша семья была на грани краха, и мне хотелось хотя бы внешне выглядеть сильным. Все мы помнили, что происходило с матерью после смерти Папо. Бабушкина смерть вызвала немало хлопот: следовало уладить вопросы с ее имуществом, выяснить про все ее долги, оплатить их. Дядюшка Джимми, узнав, как дорого бабушке обходилась наша мать (та оплатила реабилитацию дочери и не раз давала ей «займы», которые никогда не возвращались), рассвирепел и с того дня оборвал с Бев любое общение. Для тех же, кто был наслышан о щедрости Мамо, ее финансовое положение сюрпризом не стало. Папо четыре десятилетия работал не покладая рук, однако единственным наследством, что нам досталось, был дом, который они с Мамо купили более полувека назад, причем большая часть его стоимости ушла на оплату многочисленных долгов. К счастью, на дворе стоял 2005 год, когда рынок недвижимости процветал. Если бы Мамо умерла в 2008 году, проще было бы объявить ее банкротом.

В своем завещании Мамо разделила наследство на троих детей, правда не без хитрости: доля нашей матери досталась нам с Линдси. Мать, разумеется, закатила истерику. Я был занят решением финансовых вопросов и общением с родственниками, которых давно не видел, поэтому не сразу обратил внимание, что она медленно погружается в то же состояние, в каком была после смерти отца. Впрочем, не заметить грузовой поезд, когда тот со свистом на всех парах несется в твою сторону, невозможно.

Как и Папо, бабушка хотела бы панихиду в Мидлтауне, чтобы все ее друзья из Огайо могли собраться и отдать ей дань уважения. Однако упокоиться навек она предпочла бы в Джексоне. Поэтому после панихиды похоронная процессия отправилась в Кек, неподалеку от того места, где родилась Мамо — к семейному кладбищу. В наших преданиях Кек занимал очень почетное место. Наша прабабка, любимая Мамо Блантон, родилась в Кеке, а у младшей сестры Мамо Блантон — тетушки Бонни, ныне девяностолетней старушки — даже оставалась там бревенчатая хижина. Если от этой хижины проехать немного в гору, то окажешься на большой поляне — последнем пристанище Папо, Мамо Блантон и других наших родственников, многие из которых родились еще в XIX веке. Вот туда-то мы и отправились: по узким горным дорогам повезли Мамо к родственникам, покинувшим этот мир прежде нее.

Я проделывал этот путь не меньше дюжины раз, и за каждым поворотом открывался пейзаж, вызывавший ностальгические воспоминания. Прежде мы никогда не сидели в машине молча, всегда обменивались воспоминаниями об усопших: «А помните тот случай, когда?..» Однако после похорон Мамо мы говорили не о бабушке с дедушкой, не о дядюшке Реде и Тиберри или том дне, когда дядя Дэвид упал со склона, прокатился ярдов сто, но не получил ни царапинки… Вместо этого мы с Линдси выслушивали нотации: что мы зря сидим с кислыми рожами, что мы слишком любили бабушку и только Бев имеет право лить о ней слезы, потому что, цитирую: «Это мне она мать, а вам — никто!»


Рекомендуем почитать
Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

В феврале 1979 года все газеты пестрели заголовками «Уроки отца помогли мне выжить». Речь шла о страшной авиакатастрофе, случившейся в Калифорнийских горах на высоте более двух километров. Единственный выживший – 11-летний мальчик Оллестад. На вопрос, как ему удалось в одиночку спуститься с опаснейшего ледяного склона и спастись, он ответил, что выживать его научил отец.Спустя 30 лет Норман написал великолепную книгу о том страшном дне и о своем отце, любителе острых ощущений, – «человеке с солнечным светом в глазах», который научил сына не просто жить, а брать от жизни все.


Эверест. Кому и за что мстит гора?

Покорить Эверест – красивая мечта. И эта мечта продается. В марте 1996 года 19 альпинистов-любителей прилетают в Непал, чтобы за 65 000 долларов купить себе билет на вершину мира. Их маршрут идеально спланирован, каждого клиента страхует профессиональный проводник, а погода обещает комфортное восхождение. Однако… …Последнее слово всегда за горой. Там, на высоте 8 км над уровнем моря, в разреженном воздухе их мозг потеряет миллионы клеток, тело предательски ослабеет и даже самые опытные начнут совершать одну роковую ошибку за другой.