Элеанора и Парк - [22]

Парк

— Я не иду на бал, — сказал Парк.

— Ну да, ну да. Там же будут танцы, — отозвался Кэл. — Тем более ты уже все равно не успеешь взять напрокат смокинг.

Урок английского еще не начался — они пришли раньше. Кэл сидел на два ряда дальше Парка, так что Парк постоянно видел его, когда оглядывался на дверь… Оглядывался, чтобы посмотреть, не идет ли Элеанора…

— А ты берешь напрокат смокинг?

— Ну да.

— Никто не надевает смокинг на школьный бал.

— Во-во. Так кто будет там выглядеть самым шикарным парнем? Да и что ты вообще в этом понимаешь? Ты ведь не идешь. Небось, сбежишь на футбол? Танцульки — фигня, а футбол — совсем другое дело. Типа того?

— Я не люблю футбол, — сказал Парк, снова оглядываясь на дверь.

— Слушай, а можешь ты на пять минут перестать быть худшим на свете другом?

Парк глянул на часы.

— Да.

— Тогда очень тебя прошу: окажи мне услугу. Мы пойдем на бал отличной компанией. И если ты присоединишься, то и Ким тоже. Она на тебя серьезно запала.

— Ты сам-то понимаешь, что это проблема?

— А вот ни фига! Я устроил для нее ловушку и нашел самую лучшую наживку.

— Не говори так о ней!

— Почему? Ее же тут нет.

Парк оглянулся через плечо.

— А может, тебе ухлестнуть за девчонкой, которой ты нравишься?

— А такой нету, — сказал Кэл. — Потому я выбираю девчонку, которая нравится мне. Ну давай! Ну прошу, пожалуйста. Устроим эту игру в пятницу? Ради меня…

— Ну не знаю… — протянул Парк.

— Ого! Ну и видок у нее! Словно кого-то только что пристукнула из чистого садизма.

Парк резко обернулся.

Элеанора.

И она улыбалась ему.

Улыбка — вроде тех, что печатают на рекламах зубной пасты, когда видны почти все зубы.

Если бы она всегда так улыбалась… — подумал Парк. Ее лицо, обычно странное, от этой улыбки делалось красивым. Ах, если бы она всегда так улыбалась…

Мистер Стезман вошел в класс — и попятился, сделав вид, что пытается опереться на классную доску, чтобы не упасть.

— Боже милостивый, Элеанора! Прекрати, не то я ослепну. Теперь понятно, почему ты вечно прячешь улыбку. Она слишком прекрасна для простых смертных.

Она застенчиво опустила взгляд. Улыбка померкла, превратившись в ухмылку.

— Тсс, — сказал Кэл. Ким усаживалась за свою парту. Кэл скрестил пальцы, словно молясь. Парк вздохнул и кивнул ему.

Элеанора

Разговор с отцом должен был расстроить ее. Эти беседы всегда причиняли боль — как удар хлыста.

На этот раз ничего подобного не случилось. Она не ощущала боли, пока слова Парка звучали в ее голове.

Он скучает по ней.

Чего же ему не хватает? Ее пухлой фигуры? Ее странностей? Суть в том, что она не могла общаться с ним как с любым другим человеком. Что бы там ни привлекало его, какое бы извращение его сознания ни вызывало симпатию к ней — это его проблема. Но, бесспорно, она ему нравилась…

По крайней мере, сейчас.

Сегодня.

Она ему нравилась. Он скучал по ней.

Элеанора все еще пребывала в растерянности, когда начался урок физкультуры. Слишком растеряна — она позабыла, что не стоит выделываться… На физкультуре играли в баскетбол, и Элеанора поймала мяч. Отобрала его у подруги Тины — гибкой прыгучей девушки по имени Аннетта.

— Выпендриваешься, да? — сказала Аннетта, выпуская мяч. — Ладно, давай. Валяй.

Элеанора отступила на пару шагов, за границу поля, дожидаясь, пока миссис Бёрт дунет в свисток.

Аннетта докапывалась до нее всю игру, но Элеанора закрылась и не позволила Аннетте уязвить ее.

Это чувство, которое она испытывала, сидя в автобусе рядом с Парком… Чувство «я в домике». Ощущение безопасности… Оно пришло к ней. Окружило как силовое поле. Словно она была Девочкой-Невидимкой.

А Парк, соответственно, становился Мистером Фантастиком.[40]

18

Элеанора

Мама категорически воспротивилась идее сидеть с ребенком.

— У него четверо детей, — сказала она. Мама раскатывала тесто для тортильи. — Он вообще об этом помнит?

Элеанора сдуру рассказала маме о звонке отца в присутствии младших. И те бурно обрадовались. Прошлось объяснить, что они не приглашены. Речь всего лишь о том, чтобы присмотреть за ребенком. И в любом случае — отца не будет дома.

Маус разревелся. Мэйси разозлилась. А Бен спросил Элеанору: может быть, она перезвонит отцу и спросит, нельзя ли и ему приехать?

— Скажи отцу, что я постоянно сижу с детьми…

— Ваш папаша — это просто нечто, — сказала мать. — Раз за разом он разбивает вам сердца и ожидает, что я соберу осколки.

Собрать и вымести прочь — так это было в мире ее матери. Элеанора не стала спорить.

— Пожалуйста, позволь мне поехать, — сказала она.

— А зачем? С чего ты так о нем печешься? Ему-то до тебя дела нет.

Боже. Даже если это была правда — она все еще причиняла боль.

— Я не пекусь, — сказала Элеанора, — просто хочу выбраться отсюда. Я два месяца нигде не бывала, кроме школы. И потом, он обещал мне заплатить.

— Если у него есть лишние деньги, мог бы подкинуть своим детям.

— Мам… это десять долларов. Ну пожалуйста.

Мать вздохнула.

— Хорошо. Я скажу Ричи.

— Нет! Боже, не надо. Он скажет «нет». Да и вообще: он не может запретить мне видеться с отцом.

— Ричи — хозяин в этом доме, — заявила мать. — Благодаря ему у нас есть еда на столе.

«Какая еще еда? — хотелось спросить Элеаноре. — И, к слову, на каком столе?» Они ели, сидя на своих кроватях, на полу или на ступеньках лестницы, держа на весу бумажные тарелки. Вдобавок Ричи скажет «нет» просто потому, что это доставит ему удовольствие. От этого он чувствует себя королем Испании. Возможно, мама просто хотела предоставить ему такую возможность.