Эльдорадо - не награда - [5]

– Ой, какой он умный, – восхитилась девушка. – А мне он разрешит себя погладить?

Ща-аз! А кошачий хвост тебе не воротник? Может быть, тебе еще разрешить меня за брюхо почесать и уши подергать?!

– Фу, Мурзик, – снова рявкнул на меня Рабинович.

– Мурзик? – удивилась девица. – Какое необычное для собачки имя…

Ну, если Сенины симпатии эта швабра двуногая еще как-то завоевала, то на мои, особенно после «собачки», точно могла не рассчитывать. Я, конечно, понимал, что со мной Рабинович сделает, но твердо пообещал себе, что ежели эта девица каким-то образом окажется у нас в гостях, пару десятков способов испортить ей вечер я придумаю и непременно воплощу их в жизнь. Сеня, видимо, прочитав мои мысли на моей же морде, погрозил пальцем и милостиво разрешил девице меня погладить. Так и подмывало позлее рявкнуть на нее, чтобы она метра на два назад отлетела, но делать я этого не стал – решил усыпить бдительность девицы для будущей мести. И даже хвостом, изображая удовольствие, пару раз махнул. От этого моего демарша Сеня оторопел и покачал растерянно головой. Дескать, последний раз своего пса, виляющего хвостом, видел тогда, когда тот в Древней Греции с дриадой играл, но вслух об этом говорить, естественно, не стал, чтобы девушка его за сумасшедшего не приняла. Вместо этого Сеня расплылся в улыбке.

– Видите, вы ему понравились, – тоном человека, делающего незаслуженный комплимент, произнес он. – Если честно, давно не видел, чтобы Мурзик на ласки так реагировал.

– А вы мне расскажете, почему его Мурзиком зовут? – поинтересовалась девица.

– Завтра во время нашей встречи и расскажу, – уклонился от ответа Сеня.

Экскурсовод спорить не стала, тем более потому, что к ней кто-то из туристов подошел и затараторил что-то по-английски. Оказалось, что иностранцы всё еще хотят всей группой сфотографироваться вместе с нами, и Рабиновичу, чтобы отвязаться от них, пришлось согласиться. Лишь после этого туристы загрузились в автобус и убрались восвояси. Мой Сеня, провожая синий «Ман» глазами, доложил по рации о случившемся. А затем, видимо, немного утешивший разбитое дежурством сердце после знакомства с экскурсоводом, но не горя желанием возвращаться на площадь, решил дать себе минуту отдыха и, сев на скамейку в скверике, закурил.

Минуты три мы сидели молча, в полной тишине и спокойствии, лишь изредка нарушаемом отдаленными выкриками, доносившимися сюда с центральной площади, а затем вдруг со стороны музея послышался какой-то подозрительный звук. Сеня мой, у которого, как и у всех человеков, со слухом серьезные проблемы, на это никак не отреагировал, а вот я уши навострил. Поначалу тоже толком разобрать ничего не мог, а затем понял, что внутри закрытого уже музея кто-то что-то передвигает. Вот тогда и решил, что пришло время бить тревогу. Тихо зарычав, я вскочил и застыл, повернувшись в сторону музея.

Объяснять Сене ничего не пришлось. Всё-таки мы с ним друг друга как облупленные знаем. И уж по крайней мере понять, когда я пытаюсь ему сообщить о происшествии, Рабинович может. Мгновенно затушив сигарету, Сеня вскочил на ноги и, скомандовав мне «ищи!», махнул рукой в сторону музея, достав затем из кобуры пистолет. Я, конечно, и без его указаний знал, что мне нужно делать, но высказывать это хозяину не стал. Нужно иногда потакать его альфа-лидерским замашкам, иначе он совсем себя человеком чувствовать перестанет. Нежный он у меня и ранимый! Вот и пошел я послушно туда, куда он руками махал.

На некоторое время шумы в музее затихли, а затем послышался такой звук, будто кто-то сгребает в кучу разные железки.

В тишине это было слышно так отчетливо, что даже мой Сеня звон металла разобрал и даже голос услышал, сипло произнесший: «Да тихо ты, идиот, мать твою!»

– Жди, – скомандовал мне Рабинович, усаживая меня прямо напротив входной двери, а сам занимая позицию возле стены музея.

Пару минут ничего не происходило. А затем массивная входная дверь медленно отворилась, и из-за нее показалась самая что ни на есть бандитская физиономия. На мне, конечно, милицейской формы не было, но и одного вида крупной немецкой овчарки, сидящей прямо у входа, вполне хватило для того, чтобы грабителя охватила оторопь.

– Собачка? – поинтересовался он, словно не веря своим глазам. – Ты что тут делаешь? Где твой хозяин?

Мог бы и не спрашивать! Едва грабитель успел задать свой последний вопрос, как перед его носом появилась рука с пистолетом. Оторопев еще больше, деятель явно собрался напрудить в штаны от неожиданности, но сделать этого не успел. Свободной рукой Сеня дернул его на себя, освобождая мне проход внутрь музея. Конечно, я бы с большим удовольствием откусил большую часть филе именно у этого наглеца, посмевшего назвать честного милицейского пса собачкой, но поскольку у нас с Сеней существовало разделение труда, пришлось мне довольствоваться его сообщником.

– Гена, что проис… – только и успел произнести тот, прежде чем я всей массой ударил мужика в грудь, сваливая его на мраморный пол музея.

Увидев мою оскаленную физиономию у своей глотки, бандит решил, что время вопросов закончилось, и, зажмурив глаза, принялся ждать своей смерти, словно я людоед какой-нибудь. Именно по этому поводу я и высказал грабителю всё, что думаю о его умственных способностях. И почему-то мой короткий монолог поверг уголовничка в такой шок, что тот поспешил закрыть глаза и потерять сознание.