Ельцин. Кремль. История болезни - [24]

Да нет, конечно. В противном случае для чего еще нужны были ему рекорды, зачем постоянно стремился он выделиться, проявить себя, выказать ретивость (одна только описанная выше история сноса ипатьевского особняка чего стоит).

Отчасти Ельцин этот тезис мой подтверждает.

«В тот момент я себе в этом отчет не дал, но, видимо, где-то в подсознании мысль засела, что члена ЦК, первого секретаря обкома со стажем девять с половиной лет – и на заведующего отделом строительства ЦК – это было как-то не очень логично. Я уже говорил, Свердловская область – на третьем месте по производству в стране, и первый секретарь обкома партии, имеющий уникальный опыт и знания (выделено мной. – Авт .) мог бы быть использован более эффективно. Да и по традиции так было: первый секретарь обкома партии Кириленко ушел секретарем ЦК, Рябов – секретарем ЦК, а меня назначают зав.отделом».

Оставим на совести автора его неуклюжие попытки уйти от обвинений в карьеризме и завышенной самооценке. Он-де, отказывая Долгих, не думал вовсе торговаться. Это у него «в подсознании мысль засела».

Полноте. Разумеется, такая расчетливая натура, как Борис Николаевич, давным-давно все продумал. Он понимал, что когда-нибудь кадровое предложение ему поступит – не век же сидеть в Свердловске. Наверняка даже заранее прокручивал возможные варианты, изначально выстраивал линию своего поведения. Так что «подсознанием» никаким здесь и не пахло. Просто Ельцин был в обычном своем репертуаре.

Он хотел и рыбку съесть, и на шарабане покататься. И в Москву переехать, и цену себе набить. А потом еще представить это как проявление собственной скромности и заботы о людях, хотя сквозь строчки прорывается совсем другое; «имеющий уникальный опыт и знания», так даже светлой памяти Леонид Ильич о самом себе никогда не говорил.

Ельцинское обостренное самолюбие не могло не тешить, что новый генсек зовет его в свою команду буквально через неделю после собственного назначения. (Черненко-то умер всего-ничего – 10 марта.) И если правда все то, что описывает Борис Николаевич в своей книге – недовольство устаревшими методами, бюрократизмом, партийной геронтократией – тогда в чем же дело? Тебе и карты в руки. Вперед!

Был ли у Ельцина страх перед Москвой? Несомненно. К тому времени ему исполнилось уже 54. Для того чтобы начинать все заново, довольно поздно. То есть он боялся рисковать, менять синицу в руках на залетного журавля.

(«В столице предстояло заново самоутверждаться, в Свердловске же авторитет и влияние Ельцина были безграничными», – пишет по этому поводу его многолетняя тень генерал Коржаков.)

И в то же время – Ельцин ничего не терял. Картинно отказываясь от должности зав.отделом, он лишь повышал собственную капитализацию . Пусть там, в Москве, знают, что он тоже не пальцем деланный . Да и совсем не комильфо это – соглашаться с первого же захода, сделанного вдобавок всего-то кандидатом в члены Политбюро.

Зато, когда в бой вступила тяжелая артиллерия, Борис Николаевич, слегка поломавшись для вида, предложение принял.

По свидетельству очевидцев (например, Коржакова или члена Политбюро Медведева), решающую роль в его переезде сыграл секретарь ЦК Егор Кузьмич Лигачев: тот самый знаменитый впоследствии инициатор антиалкогольной кампании и заклятый ельцинский враг. Собственно, не кто иной, как Лигачев, и предложил Горбачеву кандидатуру неординарного уральца, о чем, надо полагать, не раз потом горько пожалел.

О свердловском секретаре Лигачев впервые услышал в декабре 1983 года еще от Андропова. Умирающий генсек позвонил ему прямо из больничной палаты и «попросил при случае побывать в Свердловске и “посмотреть” на Ельцина».

Через месяц повод такой представился: областная партконференция. Приехав на Урал, Лигачев мгновенно попал под каток ельцинского обаяния.

«Меня привлекли в Ельцине живость общения с людьми, энергия, решительность», – писал он по прошествии многих лет…

Вот оно – опять – роковое стечение обстоятельств. И опять – напрямую связанное с болезнями и хворобами.

Если бы не тяжелейшее состояние Андропова, он вполне мог посмотреть Ельцина сам, лично поехать в Свердловск, и здесь уж – будьте уверены – многолетний председатель КГБ, психолог от Бога, – сразу бы разобрался, что к чему. У провинциального Лигачева (только-только переехавшего в Москву из далекого Томска) такого жизненного опыта попросту не было. Именно его местечковая восторженность и проторила Ельцину дорогу наверх.

Но об этом, правда, Борис Николаевич в своих мемуарах не упоминает. По обыкновению он не хочет делиться успехами с посторонними, да еще с такой одиозной фигурой, как Егор Кузьмич.

Трудно сказать, с какими чувствами наш герой покидал весной 1985 года родной Свердловск. Вряд ли были они минорными и грустными.

Опытный аппаратчик, он прекрасно понимал, что назначение – это лишь прелюдия, пролог перед новыми высотами. А брать такие высоты он любил сильнее всего на свете; еще с самого детства…

ПРИМЕЧАНИЯ АЛЕКСАНДРА КОРЖАКОВА

1 Несмотря на крестьянское происхождение, Ельцин любил напускать туману насчет своей родословной. При росте 186 сантиметров, нога у него была маленькая: 41-го размера. Это – он считал – признак аристократии, и полушуткой, полувсерьез рассказывал всем, что у него какие-то аристократические корни. Даже сравнивал себя с Петром Первым: у того нога тоже была 41-го размера.