Элайзабел Крэй и Темное Братство - [35]

Прис вскрикнула от ужаса и еще раз оглянулась на Лоскутника, который спокойно шагал к ней, точно кот, играющий с мышью. Перед взором ее опять предстала жуткая маска смерти, обрамленная роскошными локонами парика, а еще она заметила в его левой руке длинное и широкое лезвие ножа — оно зловеще блеснуло в свете уличного фонаря.

Прис снова бросилась бежать, трясущимися губами беззвучно повторяя слова молитв. Разве она не была всю свою жизнь ревностной христианкой? И усердной прихожанкой? Почему ее? Почему он выбрал именно ее? Ведь несмотря на то что ей было ниспослано испытание в виде пьяницы-отца, который, прежде чем найти свою смерть на дне бутылки с джином, покалечил ее, отняв слух, несмотря на безвременную кончину чахоточной матери, Прис осталась тверда в своей вере. Видит бог, ее никто этому не учил — родители были атеистами, веру им заменяли джин и опий, и тем не менее, хотя у нее было достаточно причин роптать на Бога за все эти напасти, она была примерной прихожанкой, истинной католичкой и, как сама она считала, женщиной добросердечной.

Так почему же это должно было случиться именно с ней?

В течение нескольких следующих минут все мысли Прис были сосредоточены только на одном — как бы спастись, спастись от него любой ценой. Желание это затмило для нее все — она ничего вокруг не замечала, не воспринимала, не видела. Она еще дважды падала, но боли совсем не ощутила, тело ее словно потеряло чувствительность. Прис бежала, пока не закололо в груди, а мышцы не стали словно деревянные. Еще только раз она попытала счастья у одной из дверей, постучав в нее, но, как и прежде, ответа не получила и помчалась дальше. Горожане были не склонны вмешиваться в судьбы обреченных. Жители окрестностей Черити-стрит грелись у своих каминов и печурок, за надежными дверьми и наглухо закрытыми окнами и качали головами, прислушиваясь к нечленораздельным мольбам Прис. Открыть двери — значит впустить в дом беду, бормотали они себе под нос. А кроме того, как знать, может, это нечисть какая издает такие странные звуки?

Наконец Прис замедлила бег, остановилась и в изнеможении привалилась спиной к фонарному столбу, чтобы восстановить дыхание и собраться с силами. Слезы заливали ее лицо. Но, не дав себе труда их вытереть, она оглянулась и застонала — он неторопливо шел по переулку, направляясь к ней. Лоскутник собственной персоной. Казалось, он все время преследовал ее вот этой неспешной походкой, ни разу не перейдя на бег.

«Тебе никуда от меня не деться, — словно бы говорил ей каждый его шаг. — Иди же, познакомься поближе с моим ножом».

— Помогите, — прошептала Прис, но на сей раз мольба ее не имела конкретного адресата, нечастная ясно понимала, что помочь ей теперь не в силах ни одна живая душа.

Но неожиданно слова эти придали сил ей самой, так что Прис, оттолкнувшись от столба, заковыляла прочь — не потому что надеялась спастись, а просто чтобы не облегчать своему будущему убийце его задачу.

Она свернула в узкий проулок, который вел к задворкам какого-то магазина. Решетчатые ворота, которые отделяли двор от проулка, были открыты. Прис была так изнурена, что не заметила, как из пролома в стене выскользнули две тени и последовали за ней по пятам. Протяжного воя, который издали эти новые преследователи, она тоже, разумеется, не услыхала. И вообще, мысль о волках, разгуливающих по ночному Лондону, впервые пришла ей в голову, только когда что-то тяжелое прыгнуло на нее, и толкнуло мощными лапами, и навалилось сзади, и сбило с ног. Она упала с истошным криком, ударившись лбом о нижнюю металлическую перемычку ворот, и сознание ее объяла тьма.

Следующим утром детектив Эзраэль Карвер воткнул еще одну булавку в большую бумажную карту Лондона, занимавшую одну из стен их общего с инспектором Майкрафтом кабинета в полицейском управлении Чипсайда. Булавку, которую детектив поместил чуть южнее изображения Черити-стрит в Холборне, украшал бумажный флажок зеленого цвета с проставленным на нем чернилами номером семьдесят шесть.

Не сводя глаз с карты, он уселся за свой тиковый письменный стол и подпер щеку кулаком. Сквозь высокие окна в комнату лился яркий свет, в лучах его, вспыхивая, словно миниатюрные осколки солнца, плясали пылинки. В кабинете царило нечто среднее между порядком и хаосом. Деревянные панели, которыми были обиты стены, наверняка более уместно смотрелись бы в комнате университетского профессора или в библиотеке зажиточного дома, нежели здесь, в полицейском управлении. Тяжелая дверь изолировала Карвера от остальной части здания с царившей там суматошной рутиной — преступниками, которых вели на допрос, явившимися с жалобами горожанами, вызовами по тревоге, рапортами и прочим. Здесь же, в кабинете, было тихо и покойно. Детектив встал и подошел к окну, чтобы еще раз полюбоваться ясным небом, ласковым светом этого на удивление погожего, если не сказать жаркого денька. Взгляд его лениво блуждал по окрестностям, выхватывая то высокий церковный шпиль, то неказистое здание фабрики, унылые работные дома, узкие печные трубы, устремленные к небу, и внезапно грудь его затопила нежность к огромному городу и его обитателям. В голове Карвера мелькнула мысль, что до сего момента он и понятия не имел, как сильна его привязанность к этим местам, где он родился, вырос и провел всю свою жизнь. Стоя у сводчатого окна и глядя сквозь частый переплет на улицу, он ощущал, что в душе у него в эти самые минуты совершается перемена, которая неизбежно затронет его характер и представления о жизни, сделает его другим человеком.