Елабуга - [11]

– Где у вас больница здесь? Надо бы шов накладывать на рану.

Женщина заплакала, глядя на Настю.

– За что же тебе, девочка? Ой, боженьки, что ж это творится? Больница недалеко здесь, я покажу вам, как идти, – всхлипывая, женщина повела их на улицу. – Вот, возле церкви направо повернете, там и больница.

– Настя, ты как? Дойдешь до больницы? Голова не кружится? Не тошнит тебя?

– Нет, дядя Андрей, ничего, дойду. Что же теперь? Куда мне деваться? До мамы мне не добраться, тетю Дашу арестовали, ты меня теперь в детский дом отправишь?

– Не отправлю, Настенька, что-нибудь да придумаем.

Приемный покой больницы расположился в небольшом деревянном одноэтажном корпусе. Их встретил врач, худощавый молодой мужчина, назвавшийся Иохелем Моисеевичем Гляуберзонасом[4] и разговаривавший с заметным прибалтийским акцентом.

– Я здесь уже дфа месяца, приехалл из Каунаса, чудом вырвались, когда немец уже в город входилл. Фамилию мою, конечно, и с третьего раза фыговорить не получается, так что можете зфать просто доктором. Здесь вот хирургом работаемм и на скорой дежурства есть. Дефочке, конечно, швы накладывать надо, один или дфа, один мало будъет, не обойдемся, шрам может быть потом некрасивый, а зачем такой красафице шрам?

Настя мужественно вытерпела неприятную процедуру, продлившуюся, впрочем, недолго и медсестра наклеивала ей салфетку на рану, щедро намазанную йодом и присыпанную стрептоцидом. Доктор пошел в больничный корпус. В этот момент дверь в приемный покой открылась и двое мужчин затащили третьего.

– Помогите, помирает человек!

– Сюда давайте, на кушетку! Что случилось? – спросила медсестра.

– Сидели, ели, он вдруг задыхаться начал, посинел весь.

Больной на кушетке еле дышал, лицо его посинело.

– Ой, что же делать, я сейчас доктора позову, – засуетилась медсестра.

– Так, ребята, а ну, посадите его, вот сюда, на краешек, и придерживайте, чтобы не упал.

– А ты кто?

– Тебе какая разница? Спасать друга вашего буду.

Андрей залез за спину судорожно пытавшегося вдохнуть мужчины, обнял его и, прижимая живот, резко стукнул того трижды между лопаток. Но легче ему не стало. Тогда Андрей резко, уже двумя руками, нажал ему на верх живота и изо рта у больного, как пробка от шампанского, вылетел какой-то комок, долетевший до вбегающего в приемный покой доктора.

Мужчина, только что задыхавшийся, вдохнул полной грудью и закашлялся.

– Ну что, дружище, как оно, на этом свете? – вылезая из-за спины приходящего в себя мужчины, спросил Андрей.

– Спасибо тебе, друг, я уже думал, конец мне, дышать-то нечем было.

– Ты на будущее постарайся жевать тщательнее и есть не спеша, тогда точно проживешь подольше.

Иохель Моисеевич, отчищающий халат от того, что вылетело изо рта у пострадавшего, спросил:

– А что это за прием такой интересный, нас такому не учили? Очень эффективно.

– Да я раньше на скорой работал, вот дружок мой, Андрей Геймлих, придумал такое[5].

– Вы знаете, надо обязательно об этом статью написать, ведь это очень интересный прием, а, главное, очень эффективный! Давайте я ваши данные запишу, чтобы указать в статье.

– Некто, решивший остаться неизвестным. Вы, Иохель Моисеевич, пишите от себя. Разработайте методы для положения стоя, лежа, подумайте, что делать с тучными пациентами, а про меня не надо, не стоит.

– Давайте, я вас отведу в отделение, там поедите, отдохнете, нельзя же так отпускать вас.

Марина

Утром с парохода до дома Марина еле дошла – ужасно болели ноги, хотелось засунуть их в горячую воду и держать там. После приезда сюда, в это кошмарное место, она и дня не могла без этого обойтись. Даже есть не хотелось. Зашла в свою комнату и без сил опустилась на кровать. Мура дома не было, он куда-то с утра ушел. Телеграмма, которую она отправила из Чистополя, лежала на подоконнике. Собрав последние силы, разделась и легла. Так и лежала с закрытыми глазами, пока не вернулся Мур.

Сын воспринял чистопольские новости как данное, спросил только, когда переезжать будут. Марина попросила несколько дней, чтобы отдохнуть от этой поездки, повторно она это перенести вряд ли смогла бы так скоро.

Андрей

После того как их покормили (Иохель расстарался, предлагал выпить вина, бутылка которого нашлась у него в кабинете, но Андрей отказался), Настя, утомленная утренними событиями, задремала. Доктор уложил ее на диванчик у себя в кабинете, укрыл принесенным одеялом и Настя сладко проспала несколько часов. Проснулась и пожаловалась на то, что ее знобит. Измерение температуры дало тридцать восемь градусов с хвостиком и, естественно, никто дальше никуда не поехал.

«Гомеопатическое мироздание держит оборону[6]», – грустно пошутил про себя Андрей, скармливая Насте таблетку азитромицина.

Одежду их, в итоге, постирали, выгладили, потом еще кормили, а Иохиль до утра записывал за Андреем все, что тот мог вспомнить про скорую, реанимацию и все остальное, что еще удалось припомнить про медицину, пока Андрей не отрубился прямо в приемном покое, на той же кушетке, где утром выбил наружу кусок еды из оставшегося неизвестным работяги – оказалось, что в горячке, последовавшей за его чудесным спасением, никто не записал, как того зовут.