Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель - [55]

Любопытно, что Бустаменте — тот самый Бустаменте, которого он взял с собой ко двору, когда ему было предписано привез!и с собой туда только двух человек, и которого он недавно назначил контадором флагманского корабля, — не упоминается в завещании ни разу, там говорится только о «цирюльнике», получающем пол-арробы масла — хотя этот дар не так уж мал, он все же не идет ни в какое сравнение с тем, что было завещано друзьям Эль-Кано.

Покончив со второстепенными статьями, Эль-Кано переходит к главному. Наследником остального своего имущества он назначает Доминго де Эль-Кано, своего сына от Марии де Эрньяльде; однако мать Эль-Кано, донья Каталина дель Пуэрто, получает право пользоваться этим имуществом пожизненно или сколько пожелает.

«А если по воле божьей указанный Доминго умрет при жизни моей госпожи матери, то ни его матери и никаким другим его родственникам не дозволено будет распоряжаться его наследством, а право это принадлежит только моей госпоже матери».

Эль-Кано объявляет, что в случае, если его сын умрет, не оставив потомства, наследство должно перейти к его дочери. Свою мать, донью Каталину, он назначает ее опекуншей и прямо указывает, что его братья не должны иметь никакого касательства к управлению наследством его дочери; он поручает это своей «госпоже матери». Он просит донью Каталину присмотреть, чтобы эта его воля была выполнена, но при условии, что его дочь будет во всем слушаться его душеприказчиков.

Центральное место, которое донья Каталина занимает в завещании Эль-Кано, указывает, что она была незаурядной женщиной, наделенной исключительной силой воли — подтверждение этому мы находим в том упорстве, с каким она добивалась от фискальных властей выплаты сумм, причитавшихся ее сыну. Однако заботливость Эль-Кано по отношению к донье Каталине показывает, что он любил мать, а не просто считал ее практичной и деловой женщиной, способной воспитать двух его незаконных детей, о существовании которых она даже не подозревала. Не забыв, что она дала и ему, и его братьям деньги на покупку доли в грузе экспедиции, и по горькому опыту зная, как часто казначейство задерживает такие выплаты, Эль-Кано разрешает матери взять сто дукатов из имеющихся наличных денег, не отчитываясь в них перед остальными душеприказчиками. И снова, как в случае с «юной девственницей», которую он обесчестил, с астрономом Сан-Мартином, одолжившим ему книги, и с двумя друзьями — кредиторами его брата, здесь находит выражение щепетильность, свойственная Эль-Кано.

В случае, если и его дочь, унаследовав его имущество, умрет бездетной, оно должно перейти к его брату Мартину-Пересу. Мартин-Перес назначается одним из душеприказчиков Эль-Кано, чьи имена перечисляются в следующем порядке: командор Лоайса, донья Каталина дель Пуэрто, Мартин-Перес, Родриго де Гайнса, Сантьяго де Гевара, Мартин де Уркьола, Доминго-Мартинес де Горостьяга (уроженец Гетарии).

Некоторые авторы клеймили Хуана-Себастьяна за предательство по отношению к Магеллану. Но можно задать вопрос: а способен ли был человек, подобный Магеллану, завоевать преданность такого крайнего индивидуалиста, как Эль-Кано? Лоайсе же он был верен с начала и до конца: в предпоследнем пункте своего завещания Эль-Кано просит капитан-генерала блюсти его интересы «при дворе его величества» и говорит, что во всем уповает на Лоайсу. Человек, который так относится к своему начальнику, не мог быть мятежником по натуре.

В заключение своего завещания он назначает опекунов своим детям. Их он вверяет попечению доньи Каталины, своего брата Доминго (священника в Гетарии), Доминго-Мартинеса де Горостьяги и Родриго де Гайнсы. Он просит их позаботиться о его сыне и о безымянной дочери и сделать все для их благополучия. И дважды повторяет эту просьбу. Хуан-Себастьян не был женат, он не имел детей, рожденных в браке, и все же он был настоящим семьянином.

Приближается последняя минута жизни Эль-Кано. В тесной каюте у койки умирающего собрались его брат Мартин-Перес, преданный паж Андрес де Урданета и друзья-баски, засвидетельствовавшие его завещание. Дрожащее пламя свечей отбрасывает неверный свет на их бледные, изможденные лица, омраченные горем. Урданета, опустившись на колени рядом с койкой, одной рукой поддерживает своего господина. У изголовья стоит капеллан, не сводя с умирающего внимательного взгляда. Вот он поднял руку, и все остальные падают на колени:

«Absolve que sumus Domine, animam famuli tul Juan Sebastian»[179].

«Понедельник 6 августа. Falleció el magnifico Señor Juan Sebastian de Elcano»[180].

Так сообщает Урданета в своем дневнике о смерти великого мореплавателя. Разительный контраст с этой горестной записью о кончине любимого и почитаемого начальника представляет лаконичное заявление матроса Хуана де Масуэкоса о том, что он «присутствовал при смерти Эль-Кано и помогал выбрасывать его тело за борт». Моряки обычно не склонны к словоизлияниям (даже их фольклор отличается известной суховатостью), и нам самим придется вообразить, как именно все это происходило в тот день среди безграничных просторов Тихого океана, в девяти градусах к северу от экватора и примерно в трехстах пятидесяти лигах к востоку от Марианских островов. Четыре человека по сигналу нового капитан-генерала поднимают доску с грузом, к которой привязано завернутое в саван тело Хуана-Себастьяна. Доска наклоняется над фальшбортом, капеллан, читающий молитву, осеняет покойника крестом, раздается всплеск, заглушающий голос священника, и моряки поднимают склоненные головы.