Экзотики - [28]

— Я честный человѣкъ, Юлія, — говорилъ онъ. — На мнѣ нѣтъ ни единаго пятна, потому что я всегда боялся грязи. А вотъ поэтому я и жены съ ея семьей боюсь…

Баронесса съ своей стороны вовсе не мечтала выйти замужъ за Герцлиха. Это не измѣнило бы ея положенія въ смыслѣ спокойствія существованія. Единственное, о чемъ она мечтала, было имѣть сына около себя, вырвать его изъ рукъ полуманьяка-отца. Наконецъ и это удалось. Уполномоченный ею адвокатъ, петербургская знаменитость, ловко взялся за дѣло и года съ два назадъ уладилъ все съ больнымъ, почти умирающимъ Вертгеймомъ. И наконецъ существованіе прежней Юліи Шмидтъ наладилось, стало вполнѣ свѣтлое и счастливое. И дочь и сынъ, уже женатый, были съ ней вмѣстѣ въ Парижѣ.

Прежняя гувернантка и дочь бѣднаго учителя, собиравшаяся однажды покончить съ собой съ отчаянія, могла жить беззаботно.

Казалось, что большаго требовать отъ жизни было бы мудрено. Ей тридцать семь лѣтъ! Жизнь прошла. Да, конечно! Но за всю жизнь она никогда никого не любила, потому что не пришлось. А любить она хотѣла! Неудовлетворенная жажда, которая томила ее въ продолженіе лѣтъ двадцати, — эта жажда осталась еще и теперь,

Это странное, неугомонное чувство засыпало и пробуждалось. Еще только года два-три назадъ, оно, казалось, совсѣмъ заснуло, стушевалось, исчезло… И вдругъ теперь всплыло и ужасно, устрашающимъ порывомъ, сказывалось опять.

XV

День, въ который графиня Нордъ-Остъ собралась къ баронессѣ, былъ пріемный день, и большая гостиная была полна ежеминутно смѣняющимися гостями. Одни уѣзжали, другіе появлялись.

За то въ сосѣдней маленькой гостиной близъ стола съ чаемъ и тульскимъ самоваромъ — напоказъ — собрались «свои», или les intimes хозяйки.

Здѣсь всѣхъ забавлялъ болтливый и суетливый гость.

Это былъ коренастый человѣкъ лѣтъ пятидесяти слишкомъ, средняго роста, но маленькое брюшко скрадывало его ростъ. Голова его всегда свѣтилась, потому что рыжеватые волоса были тщательно гладко прилизаны и эта прическа смахивала на парикъ. Совсѣмъ красные усы, слегка подстриженные, торчали иглами и по справедливости походили на щеточки зубочистки, какъ выразилась про нихъ дочь баронессы.

Вдобавокъ лицо этого некрасиваго человѣка было усѣяно веснушками. Свѣтло-сѣрые глаза, хотя большіе, живые и быстрые, но какіе-то всегда масляные, имѣли странное выраженіе, которое многимъ молодымъ женщинамъ дѣйствовало непріятно на нервы, было гадко и противно.

На мизинцѣ его лѣвой руки сіялъ и сверкалъ громадный черный брилліантъ, который цѣнили тысячъ въ двѣсти франковъ. На бортѣ сюртука былъ вышитъ шолкомъ оригинальный крестъ ордена «Калатравы». Въ фигурѣ этого человѣка бросались въ глаза прежде всего его неказистость и банальность. Помимо стана и чертъ лица, его смѣхъ-блеянье, его угловатые жесты, а въ особенности его походка на раздвинутыхъ, будто кривыхъ ногахъ — все было вульгарно.

Графиня Нордъ-Остъ удачно окрестила его «сатиромъ».

А между тѣмъ этотъ человѣкъ велъ свой древній родъ — одинъ изъ самыхъ древнихъ кастильскихъ — прямо отъ побочнаго сына (родословная говорила: «сына лѣвой руки») Фердинанда, «очень католическаго короля обѣихъ Кастилій и побѣдителя мавровъ».

Въ гербѣ этого рыжеватаго испанца стоялъ девизъ: «Tambien muy Catolico» (Тоже очень католическій)!

Это былъ грандъ, герцоіь, маркизъ и графъ. Полное его прозваніе на испанской визитной карточкѣ гласило: Fernando, Dnque d'Ocana, Marques de Los Helos, Conde d'Orihuéla, del Castillo Viejo у de la Mancha. По испанскому произношенію это выходило: Д'Оканья, де-Лосъ Элосъ, д'Оріуэла, дель Кастильо Вьехо и де-ла-Манча. Всѣ его предки безъ исключенія носили имя Фердинанда или вкратцѣ: «Фернанъ».

Если Фернанъ Оканья утерялъ свое физическое наслѣдіе, т.-е. національный типъ, благодаря бабушкѣ-фламандкѣ и матери-американкѣ, то не утерялъ наслѣдія вещественнаго. Все состояніе, большая часть котораго была еще приданымъ за прабабкой изъ знаменитаго рода герцога Альби, которая стала герцогиней Д'Оканья — все было цѣло и въ порядкѣ.

По политическимъ убѣжденіямъ, не личнымъ, а въ силу традиціи и семейныхъ преданій, герцогъ былъ карлистомъ. Этимъ онъ объяснялъ свое вѣчное отсутствіе изъ отечества и пребываніе зимой въ Парижѣ, лѣтомъ на водахъ и купаньяхъ Франціи.

И если «сатиръ» ни разу лично не участвовалъ ни въ одномъ возстаніи герильясовъ, ни разу за свою жизнь не обнажалъ меча за Донъ-Карлосовъ, то жертвовалъ деньги, и послѣднее карлистское движеніе обошлось ему въ полъ-милліона франковъ.

Въ маленькой гостиной было шумно и весело.

Герцогъ былъ на этотъ разъ особенно въ духѣ отъ присутствія виконтессы Кергаренъ съ сестрой, юной Маріей, за которой онъ ухаживалъ нѣсколько назойливо и вульгарно.

Дочь баронессы, тоже еще не достигшая полныхъ 16-ти лѣтъ, разливала чай и перешептывалась съ Гастингсомъ Машоновымъ, ея другомъ. Тутъ же были и сидѣли отдѣльно молодой Вертгеймъ съ женой. Глупый и добродушный князь Черниговскій сидѣлъ, глядя на всѣхъ поочередно и молчалъ, покуда къ нему не присоединился Дю Бло Д'Ульгатъ.

Наконецъ, совершенно въ сторонѣ отъ всѣхъ, усѣвшись на низенькомъ диванчикѣ, тихо разговаривали между собой два оригинальныхъ субъекта. Мужчина высокій и плотный, чистый геркулесъ, съ вьющимися волосами, лежащими гривой на плечахъ, черными какъ смоль, — это былъ Іодакъ. Слишкомъ крупныя черты лица, толстыя губы, какъ у негра, правильный, но большой и мясистый носъ, пухлыя щеки — все мѣшало ему быть красавцемъ, но однако помогало выдѣляться изъ толпы.