Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий - [13]

Проблема пределов обособляется, приобретает самоценность именно в пору формирования экзистенциального взгляда на мир и человека, отражая – в свою очередь – процесс формирования нового сознания. Предшествующие эпохи принимали «готовое» решение проблемы пределов вместе с моральными принципами христианства: идея Бога, фактически, исчерпывала проблему еще до постановки ее: идея пределов была растворена в идее Бога. Человеку предлагалось веровать и следовать.

В мире без Бога человек встал один на один перед проблемой пределов: из «вне» она переместилась в его сознание, в его психику, в его душу. «С тех пор как утрачена вера, что Бог руководит судьбами мира в целом… люди должны сами ставить себе вселенские, объемлющие всю землю, цели».

Но «освобождение» от Бога и морали снизило ценность человеческой жизни: в «мире без Бога» изменилась система и иерархия ценностей. «Человек не стал лучше, не стал ближе к Богу, но бесконечно усложнилась его душа и обострилось его сознание. Старая христианская душа знала грех и попадала во власть диаволу. Но она не знала такого раздвоения человеческой личности, которое узнала душа, исследуемая Достоевским. Старое зло было яснее и проще», «проклятые вопросы» сделались слишком жизненными, слишком реальными вопросами, вопросами о жизни и смерти, о судьбе личной и судьбе общественной. Все стало слишком серьезным. Отвергнув Бога, человек ХХ века быстро исчерпал и «влекущее к себе освещенное пространство», попав в тупик: «от одного берега отстали, к другому не пристали».

И потому: «Люди не то что не свободны, люди больше всего в мире боятся свободы, оттого они и ищут «познания», оттого им нужен «непогрешимый», бесспорный авторитет, то есть такой, перед которым они могли бы все вместе преклоняться». Достоевский такой «свободой» озаботился еще раньше: «Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать скорее этот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается».

Рубеж XIX – ХХ веков выдвигает проблему свободы как краеугольную, но генезис экзистенциального сознания уточняет: проблема свободы менее всего интересует литературу в плане социальном. Категория свободы была включена в комплекс проблем жизни и смерти. Смерть воспринимается как важнейший «предел», как начало истинной (а не мнимой – земной) свободы. В работе «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа» А. Шопенгауэр впервые интегрировал проблему свободы (смерти) пределов в духе ХХ столетия: «Смерть – это миг освобождения от односторонности индивидуальной формы, которая не составляет сокровенного ядра нашего существа, а скорее является своего рода извращением его: истинная изначальная свобода опять наступает в этот миг…».

Человек экзистенциального сознания оказался побежденным непосильным поиском пределов. Отсюда его одиночество, рефлексия, восприятие мира как враждебного, раздвоение и озлобление, обостренная реакция на мир, бегство в трансцендентное

Ничто, ощущение абсурдности бытия. Все это составило в ХХ веке круг проблем экзистенциального сознания.

У истоков проблемы пределов стояли Достоевский и Толстой. Один показал необратимые процессы развоплощения человеческой души под грузом назревающих проблем, другой мучительно искал ответ на вопрос, что есть «то», за что человеку дана (в наказание?!) жизнь? Пределы определяются прежде всего перед лицом самого великого предела – смерти. Толстовский предел – природа, возведен в статус арбитра человеческой жизни. За нарушение ее законов человек уже не только принимает наказание, но и несет ответственность перед своей судьбой и бесконечностью. В 1880-е годы Л. Толстой от прежнего растворения человека в природе и природы в человеке приходит к принципиальному отделению человека от прообраза.

Экзистенциальное сознание вырабатывает и оригинальные принципы поэтики. Поэтика экзистенциального типа вариативна. В этом она созвучна философской системе экзистенциализма: общие феноменологические, онтологические, метафизические и собственно экзистенциальные фундаментальные концепции варьируются в индивидуальных версиях Ясперса, Марселя, Бердяева, Шестова, Гуссерла, Хайдеггера, Мерло-Понти, Камю, Сартра и др. Фундаментальные художественные приемы, направленные на решение экзистенциальных задач (экстремальная ситуация, моделируемая ситуация, экзистенциальные пограничья жизни и смерти, рационального и иррационального, психологический эксперимент, повествование типа потока сознания и т. д.) в творчестве разных художников реализуются в индивидуальных комбинациях, универсальных и неповторимых, отражающих философское и стилевое мировоззрение каждого художника. Образуются некие типологические модели, стилевые направления внутри экзистенциальной традиции: Андреев – Сартр (рассказы – поэтика романа «Тошнота»), Маяковский – Дос Пассос (панорама города, приемы стилевого оформления образа, нервный, дематериализующийся образ), Л. Толстой – Горький (при внешнем реализме экзистенциализация концепции бытия и человека в ситуации один на один со смертью). Индивидуальная поэтика воплощает магистральную экзистенциальную концепцию (миг и вечность И. Бунина, «двоемирия» В. Набокова, бытие и небытие Г. Иванова). При этом экзистенциальная поэтика тяготеет к авангардным, модернистским формам, которые наиболее адекватно воплощают изломанный мир, изломанное сознание, процесс дематериализации плоти, развоплощения материи (Бердяев). Это создает некоторую предрасположенность стиля экзистенциального сознания к элитарным средствам выражения.