Экзистенциализм. Возраст зрелости - [15]

Понятно, что человек перед лицом смертельной опасности – это самый фундаментальный, образцовый, универсальный и классический пример нахождения в пограничной ситуации. Но есть и другие. К пограничным ситуациям относятся не только мгновения смертельной опасности (вспомним «Пир во время чумы» Пушкина, «Стену» Сартра, «Смерть Ивана Ильича» Толстого или «Чуму» Камю), но и переживания глубокой вины, ужаса и ряд других чувств. Но всегда принципиально важен выход из анонимности. Важно то, что пограничная ситуация высвечивает второй уровень – экзистенциальность человека, помогает высвечиванию экзистенции, открывает нашу шаткость, смертность. Но в то же время она ставит вопрос о том, что по-настоящему достойно противостоять смерти, к чему может апеллировать смертный человек. Пограничная ситуация обнаруживает, что, раз мы так несовершенны, промежуточны, смертны, конечны, противоречивы, парадоксальны, неустойчивы, есть, по крайней мере должно быть, что-то совершенное, бессмертное, бесконечное, более глубокое. И тем самым она подводит нас к еще более глубокому уровню реальности. Но еще на пару минут мы задержимся на этом втором уровне.

Одно из ключевых понятий философии Ясперса (как Бердяева, Бубера или Марселя) – это понятие экзистенциальной коммуникации. Отношение экзистенции к экзистенции и есть эта коммуникация. Я уже немного подошел к этому, когда рассказывал о психиатрических и психологических размышлениях Ясперса, выводящих его на эту проблематику. Нельзя «играть» на человеке, нажимая на кнопки, манипулировать им, относиться к нему как к игрушке и объекту. Не всякое взаимодействие между людьми, разумеется, есть экзистенциальная коммуникация. Это лишь глубинное, искреннее, бескорыстное и преображающее общение. Ни манипуляция, ни поверхностный «обмен информацией» не являются экзистенциальной коммуникацией. Приходит в голову, конечно, идеальный пример: сократовский диалог, при котором личность призывно взывает к личности. В диалоге с Сократом человек не узнает почти никакой новой информации, но получает шанс познать себя, преобразиться, измениться и – устыдиться. Ясперс говорит, что коммуникативность – это не есть информативность. По словам Ясперса, при истинной экзистенциальной коммуникации часто даже не нужны слова – довольно взгляда и пожатия руки. Коммуникативность – критерий истинности и подлинности. А коммуникация – важнейшее понятие в философии Ясперса. Благодаря ей человек может услышать человека, преодолеть свое мировое одиночество, встретить другого и лучше понять себя.

Субъективизм ясперсовского, как и иного, экзистенциализма вовсе не равнозначен солипсизму. Вспомним Бердяева, во многом созвучного Ясперсу. Экзистенциальная коммуникативность выступает у немецкого философа как интегральное понятие: одновременно и гносеологическое (связанное с истиной), и этическое (ибо она – признак добра, разума и критерий настоящего исторического прогресса), а также историческое и аксиологическое. Ясперс придал этому вопросу и этому понятию большое значение, обозначив через экзистенциальную коммуникацию глубинное общение экзистенции с экзистенцией, выход Я к Другому. К этой теме мы вернемся подробнее, говоря вскоре о философии Сартра, Бубера и Марселя.

Теперь мы переходим на третий уровень, самый глубокий. В пограничной ситуации мы открываем не только собственные конечность и несовершенство, но и необходимость невыразимых словами вечности, бесконечности и совершенства, в которых мы, в отличие от мира предметов, коренимся и приближаемся к таинственному и трансцендентному. Что же это? Если до этого Ясперс весьма напоминал Канта с его мироориентацией, отсылающей к миру явлений и необходимости, экзистенцией, заставляющей вспомнить мир вещей-в-себе и сверхприродное «царство свободы» (по-кантовски также обосновывается человеческое достоинство, невыразимость и недоказуемость экзистенциального), то тут уже начинаются явные параллели, с одной стороны, с неоплатонизмом, а с другой стороны, с даосизмом (с их невыразимым Единым и Дао). Этот самый глубинный уровень реальности на языке религии можно назвать Богом, но Ясперс не случайно избегает такого слова. Потому что это какой-то странный Бог, он не похож ни на каких известных богов иудеохристианства и ислама. Это не личностный Бог монотеистических религий, не Бог религий Откровения. Поэтому не случайно Ясперс, в духе даосов, неоплатоников и «Ареопагитик» предпочитает использовать слова Объемлющее, Трансцендентное, Бытие. Объемлющее – то, что, подобно свету, нельзя пощупать и назвать, то, что не содержится ни в одной вещи, но позволяет всему быть. Если одна экзистенция соотносится с другой через акт коммуникации, то экзистенция соотносится с трансцендентным через акт веры. Экзистенция самотрансцендируется через веру. Так достигается то, что верующие называют Богом, а Ясперс называет чаще всего – Объемлющим. И это именно то, что является целью философской веры. Наш разум подводит нас к тому, что что-то этот разум превосходит. Разумом мы осознаем границы разума. Но большего разум дать нам не может.