Экзамен - [2]

В каждом институте непременно есть студент, без которого все, что происходит вокруг яркое, значительное, кажется немыслимым. Наш педагогический был немыслим без Вадима Лазаренкова — второкурсника с филологического. Все, начиная от ректора и кончая сторожихой тетей Любой, знали его в лицо. Без него ничто нигде не обходилось. И в тот новогодний вечер он, как всегда, был нужен «дозарезу» и, разумеется, всем сразу.

— Где Вадим? Радиола «полетела»! — в паническом ужасе кричал Ваня Дорофеев.

— Можете сообщить Лазаренкову, что Снегурочки не будет… Мне не привезли кокошник, — ледяным тоном объявила Гета Лаврова.

По этажам, схватившись за голову, метался руководитель студенческого ВИА Коля Капутикян:

— Куда провалился Вадька! Передайте ему мой предсмертный привет! Скажите, что без ножа зарезал! Не пришел ударник!..

Но появлялся Лазаренков. Он куда-то звонил, кого-то о чем-то просил, организовывал, увязывал, и, словно по волшебству, появлялись кокошник для Снегурочки и новая радиола. Чуть только притухало веселье в зале, как там немедленно возникал Вадим, и вокруг елки с визгом, хохотом начинались «кошки-мышки» и «третий лишний». Возникала хоровая песня — запевалой и дирижером был, разумеется, Вадим. Наконец, он садился на место ударника в ансамбле, и казалось, что всю жизнь только этим и занимался.

Я должна была читать возле елки новогодние стихи и очень волновалась — боялась забыть слова. Шагая по коридору, я, как заклинание, шептала их. Музыка, песни и смех мешали сосредоточиться и загнали меня в пустую аудиторию нашего курса. На подоконнике, залитая лунным светом, обхватив руками колени, сидела Зина.

— Что такое? Одна, в темноте? — удивилась я.

Она посмотрела на меня и неожиданно улыбнулась:

— Волнуешься?

— Очень.

— Читай. Я послушаю.

Я начала тараторить вполголоса, без всякого выражения. Зина остановила меня:

— Нет, ты, пожалуйста, не спеши. И с выражением. Я люблю слушать стихи.

Удивляясь ее необычной разговорчивости и вниманию ко мне, я начала читать так, как если бы меня слушал целый зал. Когда произнесла последнюю фразу, Зина посмотрела на меня каким-то новым, потеплевшим взглядом и вдруг без всякого перехода спросила:

— Скажи, тебе кто-нибудь из наших ребят… нравится?

Я растерялась:

— Нет, а что?

— Ничего. Так. — Она помолчала, потом осторожно произнесла:

— А… Лазаренков?

— Лазаренков? Он хороший парень…

— Очень хороший? — перебила меня Зина. — По-моему, он самый лучший!.. — И она неожиданно уткнулась в мое плечо.

«Ах, вот оно что!» Я осторожно обняла ее, и вскоре плечо мое стало влажным.

— Вот чудачка! Плакать-то зачем?

— Я не плачу… — сияя счастливыми, мокрыми глазами, сказала Зина. — Это я так, сама не знаю почему… — Она засмеялась, но крупные слезы посыпались, как горох, на тщательно отглаженное платье, на белый крахмальный воротник. — Мне сегодня так хорошо, так хорошо! Хорошо оттого, что Новый год, что музыка, что где-то рядом, за стенкой, он!..

Мне вдруг стало жаль Зину. Кроме того, что Лазаренков все на свете умел, он был еще и просто красивым парнем. Почти все девчата нашего факультета — и не только нашего! — тайно «страдали» по нему. Даже Света Кудрявцева, презирающая «всякую любовь и глупые страдания», украдкой вздыхала, провожая его взглядом. Но никто из девушек не пользовался каким-нибудь особым расположением Вадима. А таких, как Зина Ленкова, блистательный и неотразимый Лазаренков попросту не замечал.

Словно угадав мои мысли, Зина тряхнула головой и сказала:

— Я ведь знаю, что из этого ничего не получится.

— Ну, почему же? — Мне не хотелось разбивать ее иллюзии.

— Да уж знаю! — обреченно произнесла она. И тихо добавила: — Некрасивая я.

— Какая глупость! Кто тебе такое сказал? — стала я лицемерить. — Да если хочешь знать, дело и не в красоте! Умному на это наплевать! Человек нужен. Понимаешь? Че-ло-век! А ты душевная. И сердце у тебя доброе.

Зина задумалась.

— Эх, если бы мы учились с ним на одном курсе! — с каким-то отчаянием воскликнула она, глядя за окно, где гудел ветер и сухой колючий снег со звоном бился о стекла. — Вместе бы окончили институт, вместе бы поехали куда-нибудь… В Сибирь, на Алтай… Да я за ним — на край света, на необитаемый остров! Вот только он институт окончит на целый год раньше. — Вдруг Зина резко повернулась ко мне: — Слушай!.. А что, если… — И так же внезапно умолкла, видимо, пораженная пришедшей ей в голову мыслью.

— Ну, что? — подождав, спросила я.

— Нет, вряд ли это возможно, — словно забыв обо мне, сама себе возразила Зина. — А все-таки я попробую!

— И она озорно ударила себя рукой по коленке. — Голову мне за это не снимут!

Меня разбирало любопытство:

— Да ты о чем?

— Пока ничего не скажу. Не обижайся. Не люблю заранее. Но уж если получится!.. — В ее глазах вновь запрыгали озорные огоньки. — И вообще, — дурачась, заговорила о нас — вот захочу и сама приглашу сейчас Лазаренкова на вальс! А что, скажешь, слабо?

Я смотрела на Зину и не узнавала ее. Даже в полумраке было видно, как жарко пылают ее худенькие щеки и какой-то незнакомой мальчишеской лихостью светятся обычно задумчивые глаза. В эти минуты я была готова поклясться, что Ленкова — красивейшая девушка нашего факультета!