Экватор - [164]

Луиш-Бернарду подъехал к углу стены, окружавшей дом Дэвида, спешился и пошел к стоящему в стороне от дороги дереву, чтобы привязать лошадь. Погладив ее по крупу, он доверительно шепнул ей на ухо: «Чш-ш, подожди меня здесь, я скоро вернусь!» Потом он подошел к стене и пошел вдоль нее в сторону ворот, ведущих в сад, и стал высматривать, горит ли в доме свет: Дэвида не было, но кто-то из слуг или сама Энн могли еще не спать. Света нигде не было. У ворот он остановился и на несколько секунд прислушался к тому, что происходит в доме. Ни звука. К счастью, у них нет собак. Он подумал, как лучше ему перелезть через стену, однако потом, для очистки совести, решил попробовать повернуть ручку замка, и та легко поддалась: ворота были просто прикрыты на защелку. Он вошел в сад, снова прикрыв их за собой, прошел несколько шагов и, находясь в полной темноте, опять остановился, внимая каждому звуку. Кругом было тихо, похоже, что в доме все спали. Луиш-Бернарду направился к веранде, на которую выходили окна спальни Энн. Он вспомнил, как однажды внизу под этой спальней, в гостиной, стоя, вжавшись в стену, они занимались любовью, и как он все время слушал доносившиеся отсюда шаги Дэвида, который переодевался, чтобы спуститься к ужину. Его опять мучили угрызения совести от того, что он посягал на то, что ему не принадлежит. Что принадлежит его другу. Однако поздно раскаиваться. Все ставки сделаны, и форсировать игру было не его инициативой. Он лишь отвечает, принимая предложенный ему вызов и пытаясь использовать свой единственный шанс. И если бы он этого не сделал, если бы ему не хватило смелости сказать ей, что пришло время сесть на их последний пароход, он бы никогда себя не простил, так же, как и она, конечно же, не простила бы его.

Наверху над верандой склонилось дерево, ветви которого, казалось, были предназначены для того, чтобы спрыгнуть с них и попасть в дом. Луиш-Бернарду взобрался на дерево, осторожно встал на нижний сук, убедился в том, что он способен выдержать его вес, потом поднял руки вверх и схватился за сук, что повыше, тот, с которого уже можно было спуститься на веранду. Ухватившись за него покрепче, он подтянулся и забросил наверх сначала одну ногу, потом другую. Теперь он был уже на уровне веранды, в полуметре от нее. Протянув вперед руку, он оперся о поручень балюстрады и, перемахнув через нее, бесшумно спрыгнул на пол веранды, после чего тут же снова замер, напрягая слух. Поначалу он ничего не услышал, посчитав, что Энн спит. Однако потом ему послышался приглушенный звук, исходивший из спальни, всего в нескольких метрах от него. Когда глаза его привыкли к темноте, он заметил, что в комнате горит слабый свет, возможно, от зажженной свечи. Он также увидел, как колышется бахрома на шелковой занавеске, прикрывавшей балконную дверь в спальню, что означало, что дверь была открыта. Из спальни снова раздались приглушенные звуки, которые опять заставили его прислушаться. И тогда они показались ему стоном. Стонала женщина, Энн.

Луиш-Бернарду оценил расстояние, разделявшее его и дверь в спальню. Метров десять. Он сделал три шага вперед, и в это время снова услышал стон. Эта была Энн, определенно, и даже… нет, нет, этого не может быть… Но, когда он перестал двигаться, сердце его вдруг рванулось и забилось галопом: теперь в унисон стонам Энн звучали другие, глухие и сильные стоны — мужчины. Энн занималась любовью! Да, конечно, он хорошо их знал, эти стоны, которые она адресовала ему и именно так, как он это сейчас слышал, и тогда он думал, или хотел думать, что только ему она так отдает себя. Оказывается, нет: Дэвид по какой-то причине вернулся с рыбалки еще ночью и сразу же лег к ней в постель, где она приняла его и отдалась ему. И вот он здесь стоит, законченный глупец, словно вор, вломившийся в дом, вор с открытым и наивным сердцем, который пришел сюда протянуть руку его хозяйке, предлагая ей освободиться, наконец, от ее мужа и бежать с ним, дабы они стали счастливыми на веки вечные! У него в голове вдруг всплыла фраза, которую как-то произнесла Мария-Аугушта: «Англичанка позабавилась с вами, а теперь вернулась к мужу. История эта стара, как мир!» Глупый, наивный, тысячу раз идиот! Наконец-то он понял, почему она так и не могла решиться, почему все время пряталась за этой игрой в слова, которые казались ему такими глубокими и тонкими: «Я могу оставить его, но не могу бросить». Теперь ему стало понятным спокойствие и уверенность, которые, несмотря ни на какие ожидания, всегда проявлял Дэвид: он знал, что в конце концов, однозначно, победителем будет он. Какими бы романтическими и страстными ни казались мечты этой женщины, стоило ему вернуться на берег раньше времени, зайти в ее спальню, быть может, даже не смыв с себя запах соли и акульей крови, разбудить ее — и вот она уже стонет в его объятиях. И сколько же раз все происходило именно так, как сейчас в то самое время, когда он представлял себе, как она страдает без него, как невыносимо долго тянется ее ночь в тяжелых, больных разговорах с мужем, когда она вежливо, но твердо отвечает ему отказом на его сексуальные притязания? Кто же теперь знает, как часто сразу после телесной близости с ним, она бывала так же близка с Дэвидом?