Экстремист - [5]

Ну коль уж зажужжали пули, тут все зависит от группы, от её профессионализма и единства. И поэтому лучше потрудиться нам сейчас, чем потом махать кайлом гробокопателям.

Итак, кому принадлежало Тело, с которым предстояло работать. Объект был относительно юн, если судить по протокольной фотографии.

Свечкин Михаил Данилович выглядел смышленым малым с проницательным взглядом. Закончил МФТИ, трудился в Днепропетровском закрытом НПО (Научно-производственное объединение): паял многозарядные межконтинентальные баллистические ракеты с разделяющими головными частями тяжелого класса СС-18.

Внеся в развитие стратегических ядерных сил и свою скромную лепту, был переведен в ЦК ВЛКСМ. Инструктором по воспитанию научно-технической, идеологически выдержанной молодежи.

Когда начались вулканические процессы под Старой и Новой площадями, сам ушел в НИИ «Электрон», занимающейся разработками в области управляемых снарядов (калибр 155 мм.)

Там, проявив недюжинные способности, дорос до заместителя генерального директора и… уехал в Оксфорд. На полугодичную стажировку.

И вот через неделю член-корреспондент возвращается и… превращается в председателя Комитета по военно-техническим разработкам.

Наверное, у нашего господина Свечкина выдающиеся таланты во всех областях, как научных, так и общественных? Так бывает. В стране победившей демократии, где постреливают с лечебно-санаторной регулярностью. Великий дядюшка Кольт знал, как уравнять шансы. Жить надейся, как говорится, а помирать готовься.

Странно, за какие заслуги перед отчизной оксфордский птенец угодил в гнездышко, подготовляемое так тщательно СБ?

Я пожал плечами и открыл вторую папку. Без грифа хранить вечно. По мнению лубянских штабистом, жизнь бойцов не могла быть вечной?

На меня смотрели молодые, незнакомые лица. С фотографий, естественно, вклеенных канцелярским клеем и архивной крысой в личные листы.

Лица симпатичны. Открыты, чуть напряженны, будто ждут, когда из объектива махнет знаменитая птаха. И её можно будет прихлопнуть, как вредную ворону.

Биографии были схожи, точно детсадовские детишки на прогулке в зимнем лесу и тридцатиградусный хмельной морозец.

Детский сад-школа-армия: этапы большого пути. Разница лишь в спецподготовке. Убивать у нас учат многих. Всевозможными способами. Но пока не будем об этом.

Я возвращаюсь под яблоню. Мои боевые друзья встречают меня радостными воплями. Я возвращаю папки:

— Есть вопросы, товарищ полковник.

— У к-к-кого?

— У меня.

— Ой, Алекс, я же отдыхаю… в кругу семьи. Тьфу!.. друзей!

— Вах, кто в мой глаз хлюпнул? — возмутился Хулио. — Как дам.

— Я, кажется, — признался Орехов. — Извини, дорогой.

— Ааа, нет-нет, — поспешил с заверениями пострадавший, моргая, как кукла. — Лучше даже вижу, дорогой.

Возмутившись от такого неприкрытого холуйства, я треснул Резо по вые. Тот взвился — за что? Я ответил, что прихлопнул комара, и предупредил: завтра подъем в шесть утра. Для оздоровительной пробежки по Кольцевой дороги.

— Ну и ладненько, други мои, — засобирался полковник. — Пора и честь знать.

— А где ответы на мои вопросы? — удивился я.

— Селихов, я — не «Что? Где? Кого? И как?», — грузный, как медведь, обожравшийся дармового меда, направился к казенному авто. — Не все сразу. Знакомься. Готовь личку в доме отдыха «Аврора».

— И где эта самая «Аврора»? — поинтересовался.

— Крейсер? — удивился полковник. — На Неве, где ж еще?

— Дом отдыха, еп`вашу мать, — ругнулся в сердцах. — Упились-таки в хлам! Нахлестались в пыль! Надубасились в муку! Нарезались в дрова! Тра-та-та!..

— Александр, — обиделся Орехов. — Я от тебя протрезвел. — Отмахнулся. — Никитин все знает.

— Про что? — трудно поднял тот голову от стола.

— Про «Аврору», — любезно подсказал Хулио.

— Про крейсер, что ли?

Возникла тишина, было слышно, как плещется далекая и темная Нева вместе с исторической посудиной, похожей на гигантский утюжок.

Потом я сказал друзьям все, что о них думаю. И отправился спать на веранду. В старенькое кресло. И снились мне сны о детстве, розовые, как дымковские игрушки.

Утро красило нежным светом скоростную трассу, поля, пыльные придорожные сады и похмельные ряшки моих товарищей. Вот что значит злоупотреблять. А ведь предупреждал. Больше всех страдал Хулио. Особенно, когда джип съехал на проселочную дорогу. Штормило на рытвинах, но ведь это не повод облевывать рулевой штурвал? Точнее делать попытку к такому проступку. Никитушка подозревал об этой слабости друга и поэтому немилосердно пнул того на стерню.

— Генацвале! — возмутился Резо, осматривая родную природу с четырех точек. — Куда занесло, вах? Это не то поле, да?

— Поле как поле, — буркнул Никитин, однако тоже принялся оглядывать окрест.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Поле какое? — спросил Резо. — Кажись, картофельное? — И вырвал кусточек. — А были подсолнухи.

Водитель задумчиво пошкрябал затылок:

— Вроде сюда? Если короткой дорогой.

— Понятно, юные следопыты, — проговорил я. — Уволю, если во время лички ещё себе дозволите.

Проплутав ещё полчаса по бездорожью и вспомнив великий и могучий, мы увидели на душистом лужку мирное стадо буренок. На пригорке грелся пастух, который при ближайшем знакомстве оказался бойкой старушечкой Надеждой Григорьевной Скрипник: