Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя) - [5]

Здесь были карты «священной географии»: световые поля и энергетические центры, места таинственных излучений и контуры невидимых ареалов наносились на карту с помощью магнитометров и инфракрасных объективов, чувствительных датчиков и магнитных линз. Среди знакомых очертаний озер и рек, возвышенностей и долин открывались загадочные зоны, где улавливались источники тайных энергий, мерцали сияния, возносились световые потоки. Словно из земли светили волшебные лучи, горели невидимые глазу лампады. В этих зонах обнаруживались останки древних городищ и капищ, полуразрушенные монастыри и храмы, следы былых дорог. Вся Россия была в энергетических родниках, откуда истекали чудесные плодоносящие силы. В этих центрах Земля соединялась с Космосом энергетическими волноводами, незримыми пуповинами, через которые Вселенная питала планету, вносила в нее рассеянное в Мироздании вещество, Божественный дух, светоносную силу. Ученые, изучавшие «священную географию», предлагали строить на этих местах оздоровительные центры, научные институты, школы одаренных детей, спортивные стадионы и университеты, где в людях усиливалась многократно энергия жизни и творчества, пробуждалось Добро, ощущение святости.

Сарафанов смотрел в глубину потаенной ниши, где светились драгоценные шкатулки, тонкими цветными слоями покоились дискеты. Его сердце было раздвоено. В одной половине, словно в раскаленной чаше, кипела ненависть, черная, бурлящая, рвалась наружу. В другой половине, как в светоносном сосуде, алая, сияющая, дышала любовь. Две эти силы разрывали сердце, сотрясали его жизнь невыносимым противоречием.

Ненависть, словно сосуд Гнева Господня, он был готов пролить на головы губителей Родины. Испепелить их гнезда. Разрушить их дворцы. Отравить их колодцы. Сжечь их семя. Истребить их жен и детей, как они истребили его любимых, изводят любимую страну и народ. Сосуд любви он был готов внести в утлые жилища бедняков и сирот, в прозябающие города и селенья. Окропить священной влагой унылые души, вновь поселяя в них веру и богатырскую силу. Знал, что две эти работы — по испепелению Зла и воскрешению Добра — ему по силам. Наступит день, когда из тайного хранилища вновь излетят на свет духи жизни. Будут явлены сбереженные святыни. Осуществятся великие идеи и фантастические проекты. Воскрешенная Родина расцветет прекрасными городами. В Космосе полетят межпланетные корабли. В Мировом океане поплывет могучий флот России. Многолюдный, трудолюбивый народ заселит великие пространства, где гармония соединит природу и человека, машину и творящий дух. Страна, пережившая страшный обморок, вновь воссияет священными центрами, где будут явлены великие истины, свершатся небывалые деяния. Во всей красоте и величии обнаружит себя «русская цивилизация».

Это было восхитительное переживание. Сарафанову показалось, что в глубине сейфа вспыхнул ярчайший свет, взбурлил турбулентный вихрь. Это ангел влетел в святую гробницу и занял недремлющий пост.

Сарафанов запер сейф. Заслонил его резной створкой. Задвинул картиной Дубоссарского.

Отошел, чувствуя, как в кабинете пахнет сладчайшим медом, будто кто-то пронес цветок небесного сада.

Глава третья

Обеденный зал был оббит тяжелым смуглым дубом, со стилизованным стрельчатым орнаментом, в духе готики, с ало-голубой, изумрудно-золотистой розеткой, придававшей залу еще большее сходство с интерьером готического собора. Псевдогерманский стиль московских особняков конца девятнадцатого века, где в более поздние времена уютно разместились Дом архитекторов, Дом литераторов, Дом приемов Министерства иностранных дел. Панелями мореного дуба, резным стилизованным балкончиком, маленьким пылающим витражом Сарафанов желал воспроизвести атмосферу Дубового зала Дома литераторов, с которым у него был связан важный и незабываемый период общения. Именно здесь, среди декораций исчезнувшей драгоценной поры, был накрыт обеденный стол, за который Сарафанов усаживал своего давнего друга, писателя Николая Андреевича Заборщикова, обнимая его крепкие, сутуловатые плечи, касаясь щекой рыжевато-седой бороды. От бороды, еще промороженной, слабо пахло деревней, баней, березовыми вениками, грибами, дымом — не городской, почти первобытной жизнью, которая кинулась прочь от громадного рыкающего города, укрылась в дремучих лесах, спряталась в заснеженных далях, притаилась среди метелей, заиндевелых просек, робких дымков.

— Да, брат, развело нас на долгие годы. Надо бы чаще видеться, — радовался от души Сарафанов, оглядывая невысокую ладную фигуру старинного друга, мятый, заношенный пиджак, стиранную-перестиранную рубаху, волосы, стриженные домашними ножницами, руки, почернелые от лопаты и рубанка, столярных и слесарных инструментов, коими справлялось его натуральное деревенское хозяйство.

— Да мне, вишь, не просто в Москву добираться. Круглый год дел невпроворот. Летом, сам знаешь, сад, огород. Осень — капусту квасить, огурцы солить, дрова заготавливать. Зимой — за коровой ходить. Жена не справляется, с детьми умоталась. Да и то сказать, куда я их одних в деревне оставлю? Да и машина моя совсем развалилась. Легче лошадь купить.