Экстр - [17]

Вполне вероятно, что Данлв никогда не вырвался бы из такого пространства, если бы не вспомнил случайно один оттенок цвета. Вернее, он сам заставил себя вообразить зрительно эту густую, почти черную синеву, и его внутреннее зрение налилось ею, как вечернее небо. Его воля к жизни была сильна, а память на цвета, образы, слова, шепоты и любовь — еще сильнее, и он заставил себя увидеть эту глубокую-глубокую синеву внутри синевы, цвет глаз его матери.

Мать Данло была одним из лучших скраеров всех времен и умела видеть бесконечно сложную вязь отношений между «теперь» и «после». Величайшие из скраеров всегда находили дорогу в будущее — в конечном счете они сами выбирали будущее и судьбу. Данло скраером не был, но знал, что цвет его глаз в точности повторяет материнский.

«У тебя глаза матери», — сказал ему как-то дед, Леопольд Соли. Когда-то, еще до его рождения, мать ослепила себя, как это делают все скраеры, чтобы яснее видеть будущее. Данло, мчась в своем корабле к страшной исходной точке псевдотороида, крепко зажмурил глаза и попытался представить их синеву изнутри.

Тогда ему вспомнилась одна из важнейших теорем элементарной топологии. Она предстала перед ним, как густо-синий драгоценный камень, хранящий внутри тайный свет. Это была первая теорема сохранения, гласящая, что изображение контура каждого простого маршрута тождественно контуру изображения. Данло вцепился в эту теорему, как голодающий в кусок мяса. Он понял, что может применить ее для выхода из псевдотороида, — и применил. Он мысленно вызвал перед собой шеренги идеопластов и выстроил доказательство. Возможно, он первым из всех пилотов за всю историю Ордена доказал, что из свертывающегося псевдотороида существует выход, даже если этот выход стремится к бесконечно малой величине. Он составил маршрут и внезапно увидел свет звезды: «Снежная сова» вышла в реальное пространство-время у великолепного золотого светила, которое Данло назвал Шона Ойю — Яркое Око Бога.

Так продолжал он свое путешествие — от звезды к звезде, то входя в мультиплекс с изнанки этих звезд, то выходя из него. Желая достигнуть Тверди первым из десяти пилотов и при этом избавиться от воина-поэта, который, возможно, все еще шел за ним, он двигался со всей доступной пилоту быстротой.

Все миссии, как сказал Зондерваль в саду Мер Тадео, похожи одна на другую. Цель Данло, ищущего своего отца и планету Таннахилл, была напрямую связана с поиском бесконечного знания двадцатипятилетней давности, поиском известным как Старшая Эдда, и был он всего лишь продолжением других человеческих исканий. Человек всегда стремится раскрыть свой истинный образ, предугадать, каким человек может стать со временем. Это и есть тайна жизни, человеческой жизни, которую люди искали еще в лунных африканских саваннах Старой Земли.

У пилотов Ордена это стремление выражается чаще всего в вечном беспокойстве, в инстинкте и воле бороздить космос, двигаясь через вселенную в своем непрестанном поиске. Одни ищут черные дыры, и кольцевые миры, построенные древними инопланетными расами, и незнакомые новые звезды. Другие все еще толкуют о гипотетической темной материи вселенной, которую никому еще не удавалось найти. Третьи ищут Бога — но все пилоты, достойные своих колец, ищут движения ради самого движения.

Танец, совершаемый легким кораблем от звезды к звезде, сквозь прозрачные, выходящие на звезды окна мультиплекса, танец, устремленный к самым дальним галактикам, — путь от одного звездного окна — к следующему, которые с большим искусством и точностью должен выбирать на своем пути пилот. Данло не стал еще мастером фенестрации, но закатный путь от этого манил его не менее властно. Для него, молодого пилота, оба эти понятия были идентичны, и он успешно прокладывал маршруты через сотни хрустальных окон. И каждое окно дарило ему момент спокойствия и ясности, как самый настоящий, безупречно прозрачный оконный переплет, сквозь который струится звездный свет. Но в этом моменте всегда заключалось предчувствие других окон, всегда новых, всегда странных, всегда открытых ясному свету вселенной.

Если бы корабль Данло двигался в нормальном пространстве со скоростью света, пройденный им путь занял бы около трех тысяч лет. Данло это казалось очень долгим сроком. Три тысячи лет назад Орден только еще собирался перебраться с Арсита в Невернес, а женщина, которой предстояло сделаться Твердью, еще не родилась на свет. А за три тысячи лет до этого, где-то в тех местах, через которые проходил теперь Данло, покончил с собой, по преданию, некий безумный бог.

Это было очень зрелищное самоубийство: он бросился на звезду, превратил ее в свой погребальный костер и таким образом создал первую из сверхновых Экстра.

В галактике столь апокалиптической, как Млечный Путь, три тысячи лет — это почти вечность, но у пилота, замкнутого в кабине легкого корабля, есть вечности более гнетущие и непосредственно его касающиеся. Данло, дитя ветра и солнца, порой чувствовал ненависть к тьме, в которой пребывал. Отключаясь от корабельного компьютера и сверкающего цифрового шторма, он чувствовал ненависть к сырому запаху нейросхем, вони собственного немытого тела и спертой, насыщенной углекислотой атмосфере кабины. Он тосковал по свежему воздуху и возможности свободно двигаться под открытым небом. Он шел среди звезд быстрее большинства пилотов, и все же его путь — от окна к окну — отнимал у него много внутреннего времени — субъективного времени крови, внутренностей и мозга. Иногда, в редкие моменты приятия и согласия, он любил свою пилотскую профессию больше всего на свете, но он и ненавидел ее, и страдал оттого, что не может путешествовать еще быстрее. Он то и дело думал о Великой Теореме, утверждающей, что любые две звезды имеют пару напрямую связанных точек входа.