Экстаз - [111]

— …Так будет лучше для нас обоих, — произнесла она наконец, отвечая на слова Бринн.

Разговор происходил на пристани, в карете — Бринн было уже совсем трудно ходить. Рейвен положила руку на ее огромный живот.

— Там мальчик, — сказала она. — Я почти уверена. Напиши мне сразу, я буду ждать. Спасибо за все.

Она сглотнула подступивший к горлу комок, поцеловала подругу и открыла дверцу кареты. Невдалеке ее ждал Люсиан, он предложил ей руку и повел туда, где была пришвартована высокая трехмачтовая шхуна, на борту которой их встретил сам капитан. Нэн, горничная Рейвен, была уже внизу, распаковывая и раскладывая вещи в двух отведенных им крошечных каютах, которые станут для них пристанищем на шесть, если не больше, недель путешествия по океану.

Вот распрощался и направился к сходням Люсиан — последнее звено между ней и Англией. Цепочка оборвалась. Подбежав к поручням, она смотрела, как он спускается по трапу, садится в карету… Он помахал ей рукой, и карета уехала.

Только сейчас Рейвен почувствовала, как ей холодно. Она плотнее запахнулась в плащ. Но оторваться от перил не могла и стояла, глядя неизвестно куда, а мартовский ветер пробирал ее насквозь.

— …Леди Фрейн, — услышала она голос капитана, — будет лучше, если вы спуститесь вниз. Через полчаса мы отчаливаем. Команда сейчас начнет ставить паруса.

Чтобы не мешать матросам, она пошла в каюту, где, к ее радости, стояла горящая жаровня и можно было согреться. Но внутренний холод оставался.

Она сняла плащ, перчатки, шляпу. Прилегла на узкую койку, закрыла глаза.

Любовь, припомнила она вдруг слова матери, — это экстаз, наслаждение, исступление. Но это и мука, терзание, маета… Мама много времени проводила за книгами — слова были явно оттуда, немного высокопарные, но какие верные!

И еще подумала она, что всю жизнь, пусть и не слишком долгую, стеснялась той правды, которую выложил ей злобный отчим, — что она внебрачный ребенок. Стеснялась, мучилась из-за этого и втайне осуждала свою мать.

Но сейчас, в тесной, душноватой каюте, она вдруг поняла, что больше не стыдится этого. Зачем? Ведь она дитя любви. Того самого чувства, которое известно теперь и ей… И как было бы хорошо, если бы в память о Келле, о ее любви к нему у нее остался ребенок! Но этого нет и не будет…

Спрятав голову в подушку, она разразилась рыданиями и опять вспомнила о матери: как часто та не могла сдержать слез… Однако дочь не последует ей, не утопит свою жизнь в слезах и сожалениях. Нет! Такое поведение не одобрил бы верный О'Малли, он непременно пристыдил бы ее.

А разве ее отъезд, ее бегство — не признак слабости? Разве это достойный ответ на то, что произошло?

Впрочем, еще не поздно переменить решение. Капитан говорил, что до отплытия осталось полчаса. Минут десять, наверное, у нее в запасе есть. Можно сойти на берег.

Но что, если она останется? Что она станет делать? Отправится на поиски Келла и, когда найдет, скажет о своей любви? Зачем? Чтобы снова услышать, что он не может простить ни себе, ни ей того, что случилось? Снова мучиться от безысходности?

А если вдруг она сумеет убедить его, что он не прав? Если ее любовь одержит победу над его убежденностью в своей вине? Зародит в нем то же чувство, что возобладало в ней?..

Да, надо немедленно подняться и бежать к капитану. Просить, чтобы он высадил ее на берег… Только ей так холодно… Так болит голова…

Ей почудилось, что койка, на которой она лежит, просела, словно под чьим-то весом.

Что это?.. Она уснула? Что за кошмар ей снится?

Сон продолжался. Сильные мужские руки приподняли ее, и она оказалась прижатой к мускулистому телу… такому знакомому… И знакомый голос проговорил:

— Рейвен… Боже… любовь моя… не плачь.

Это был он. Келл… Но как?.. Почему?.. Этого не может быть! Наверняка это сон, фантазия, такая же выдумка, как давнишний сон про ее пирата.

Со страхом, боясь дышать, она высвободила руку и коснулась его лица, шрама на щеке, теплой живой кожи… Господи, это был он — невыдуманный, реальный!

— Что вы здесь делаете?

На его лице мелькнуло подобие улыбки.

— В настоящий момент обнимаю тебя.

— Нет… Почему вы здесь?

Улыбка исчезла с его лица.

— Потому что получил известие, что моя прекрасная жена собирается бросить меня. Мне оставалось только вскочить на коня и мчаться сюда, чтобы остановить ее.

— Как?.. Как вы узнали?

— Я уже собирался возвращаться в Лондон, когда ко мне на ферму явился Джереми Вулвертон и сообщил о твоем намерении.

— Джереми приехал в Ирландию?

Как же здорово, что есть еще настоящие друзья, способные на поступки, которых ты от них и не ждешь!

— Я боялся, что не успею. Но тогда я поплыл бы за тобой! Хоть на плоту!

Рейвен зажмурила глаза.

— Мне казалось… Я была уверена, что вы возненавидели меня.

— Этого никогда не могло быть! Но мне нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя после гибели Шона.

— И вам удалось? — не открывая глаз, спросила она дрожащим голосом.

Он глубоко вздохнул.

— Почти… Во всяком случае, я понял, что его душе помочь ничем не мог. И сам мучился из-за этого. Пытался помогать другим… ты знаешь — несчастным детям…

— И мне тоже, — сказала она.

— Верно, — произнес он с таким удивлением, словно она открыла нечто неведомое ему раньше. — И благодарю небо за это… А ты… ты, Рейвен, ответь мне: найдется в твоем сердце место для меня? Скажи, что я не опоздал, примчавшись сюда.