Экспресс следует в Будапешт - [45]

Секретарь посмотрел на часы и воскликнул:

— О, я опаздываю… Вы ничего не имеете против, господа, если я оставлю вас одних?..

Майор Томсон (это был он) не стал добираться до цели обходными путями. Выдавив несколько фраз о статьях, якобы заинтересовавших его, он вдруг выложил на стол расписку, которую Хор выдал Брауну, и бланк денежного перевода на тысячу шиллингов с подписью Хора.

— Узнаете?

Хор вскочил. Попался!.. Теперь он ясно понял, что наделал.

Томсон со свойственной ему лаконичностью изложил два возможных варианта поведения Хора и последствия каждого из них. Первый вариант: Хор отказывается от дальнейшего сотрудничества с Си-Ай-Си (Томсон так и сказал — дальнейшего). Расписка пересылается редактору, Хор изгоняется из газеты. Позорный конец карьеры и полуголодное существование. Второй вариант: Хор закрепляет свои связи с американской разведкой («Вот кто был Браун», — с ужасом подумал Хор), придает им официальный характер и начинает выполнять задания. Выгоды этого варианта: полная материальная обеспеченность и негласное, но действенное американское покровительство.

Хор был ошеломлен. Значит, все это подстроено американской разведкой. Какие у них длинные руки! Американец прав: теперь существуют только два варианта. И раз все пошло прахом, и он запятнан, то выбор может быть один.

О том, что существует третий вариант: плюнуть разведчику в рожу, пойти к редактору и во всем ему честно признаться, Хор даже и не подумал. Вместо этого он шагнул в бездонную трясину предательства.

Хор обрел новое имя — «Тридцать шестой». Задание, которое он получил, было нетрудным. Он должен был принять активное участие в движении сторонников мира, добиться выдвижения на пост председателя либо секретаря одного из комитетов. Ему это удалось.

В дальнейшем Томсон потребовал от него подробных характеристик различных прогрессивных деятелей. Его интересовало все, вплоть до мельчайших подробностей личной жизни людей. Потом Хору пришлось принять участие в более серьезном деле. За это он был принят лично полковником Мерфи.

А затем наступила очередь Макса Гупперта…

Нельзя сказать, что Хор предавал со спокойной душой. Но Эдна требовала все более дорогих подарков. Нужны были большие деньги. А Си-Ай-Си хорошо платила. И вот Хор предавал и каялся, предавал и каялся, предавал и каялся…

Полковник Мерфи прекрасно знал историю Карла Хора. Он был осведомлен также об его взаимоотношениях с Эдной. Более того, эта достойная девица сама не раз бывала в кабинете полковника и получала от него вместе с определенными суммами денег подробные инструкции о том, как следует вести себя с молодым журналистом.

Поэтому свой разговор с «Тридцать шестым» Мерфи начал с обещания, которое подействовало на Хора, как рюмка крепкой водки на закоренелого алкоголика:

— Мне все известно про Эдну, Хор. Я помогу вам… Она будет вашей, если вы выполните мое задание. Но имейте в виду, придется основательно потрудиться.

Задание, действительно, было не из легких. Используя в качестве предлога арест венграми мнимого Гупперта, требовалось внести раскол в ряды австрийских сторонников мира.

— Представляете себе, с какого конца нужно браться за дело? — спросил Мерфи.

Хор задумался…

— Да, знаю… Начинать надо с жены Макса Гупперта — Мицци… Но, господин полковник, — он смущенно кашлянул, — насчет Эдны — это не шутка?

Мерфи, улыбаясь, клятвенно поднял два пальца.

— Клянусь! Услуга за услугу. Все будет в порядке. Считайте, что Эдна ваша.

МИЦЦИ ВСТРЕЧАЕТ МУЖА

Мицци решила сегодня ночью пойти на вокзал встречать Макса. Правда, Киршнер сказал, что Макс предварительно позвонит, когда будет выезжать из Будапешта. Но ведь могло случиться и так, что он не дозвонился. А потом, может быть, он звонил днем, когда в комитете никого не было.

Экспресс прибывал поздно ночью. Чтобы избежать неприятных встреч с назойливыми кавалерами из американских казарм, расположенных поблизости, Мицци поехала на вокзал еще вечером, когда на улицах было много народу.

В зале ожидания царила обычная толчея. Мицци едва удалось найти свободное местечко. Она с трудом втиснулась между двумя огромными корзинами. Их охранял спекулянтского вида толстяк в засаленном пыльнике, который тревожно посматривал в сторону усатого вокзального полицейского. Толстяк подозрительно покосился и на Мицци, но решил, видимо, что с этой стороны опасность ему не угрожает, и снова принялся наблюдать за полицейским.

Вечерние поезда убывали один за другим. Постепенно в зале стало не так многолюдно. Ушел я толстяк с его корзинами. Мицци смогла, наконец, усесться поудобнее.

Полицейский, расхаживавший с видом хозяина по залу, остановился у скамьи, на которой дремал пожилой, плохо одетый мужчина с землистого цвета лицом.

— Ишь, разлегся! — потряс он его за плечо. — Убирайся вон отсюда! Здесь тебе не ночлежка, понятно?

Мужчина не ответил ни слова, быстро поднялся и тенью скользнул к выходу. Лишь у самой двери он пугливо оглянулся, словно желал убедиться, не следует ли полицейский за ним.

Полицейский грозно посмотрел ему вслед и, крутнув усы, направился к другой скамье. Здесь примостился маленький старичок, совсем седой и сгорбленный. Заметив опасность, он с трудом встал и, опираясь на палку, потащился к двери.