Экспресс следует в Будапешт - [21]

— Теперь понятно?

Конечно, Макс не мог знать всего. Но он понял, что вместо него в Венгрию уехал американский разведчик, который займется там грязными делами.

Лицо Макса побелело, как мел. В нем все кипело от ненависти.

— Мне неизвестно, какую подлость вы задумали, господин разведчик. Вероятно, что-нибудь очень мерзкое. Но я могу сказать вам лишь одно. Если вы хотите использовать меня в какой-нибудь авантюре, то ничего у вас не выйдет. Ничего!

Полковник ухватился за ручки кресла.

— Уоткинс! — позвал он.

И когда тот вбежал, произнес, скривив рот:

— Поговорите с ним по душам.

Уоткинс взял под козырек. Его глаза заблестели злым торжеством.

Зашли два рослых солдата. Они вывели Макса в соседнюю комнату.

Но полковник передумал. Черт возьми, нельзя же быть таким чувствительным. Красный, разумеется, должен поплатиться за свою наглость, но не сейчас. Он, возможно, еще понадобится. А если предоставить действовать Уоткинсу, то Гупперт быстро превратится в мешок с перебитыми костями. Это никогда не поздно сделать.

Он позвал лейтенанта обратно.

— Отведите его в камеру, Уоткинс, я дожидайтесь дальнейших распоряжений.

— Поздно, полковник, — развел тот руками. — Вы же сами сказали…

От него несло винным перегаром.

— Не ваше дело! — отрезал Мерфи. — Выполняйте немедленно!

Но Уоткинс как будто и не слышал. Нагло усмехаясь, он сел в кресло и развалился в нем, всем своим видом показывая, что не собирается шевельнуть и пальцем, чтобы исполнить приказ.

Полковник рассвирепел. Какая наглость! Изрыгая проклятья, он бросился в соседнюю комнату.

— Прекратить! — приказал он солдатам, привязывавшим Макса к длинной доске.

Однако те, покосившись на полковника, продолжали свое дело.

— Прекратить! — задыхаясь, завопил Мерфи, поряженный этой неслыханной дерзостью.

— Ничего не выйдет, полковник, — усмехнулся подошедший Уоткинс. — Помните, вы говорили: «Они должны слушаться только вас»… Ну ладно. Ребята, отвяжите красного…

— Вы головой отвечаете за Миллера, понятно? — сказал полковник лейтенанту, усаживаясь в машину. — А о сегодняшнем случае у нас будет еще особый разговор.

Мерфи захлопнул дверцу. Нет, разговорами тут не помочь. Уоткинс и его банда совершенно отбились от рук. Нужно немедленно принимать меры…

Так случилось, что Макс, к его несказанному удивлению, вернулся в камеру целым и невредимым.

ТАКСИ ИА-328

Капитан Гарри Корнер никак не мог предположить, что присутствие на конгрессе сторонников мира станет для него трудным испытанием. Подумаешь, конгресс, — рассуждал он. — Соберется несколько сот человек и будут произносить речи. Вот и всё! Быть на конгрессе, пусть даже зачитать приветственное письмо — самая легкая часть его задания.

Но оказалось, что все это далеко не так просто.

Одной из первых на конгрессе выступила делегатка венгерской области Сольнок, немолодая, лет сорока-сорока пяти женщина с открытым приветливым лицом. Она говорила тихо и просто. Но в словах ее звучала такая глубокая убежденность, такое спокойствие и сила, что Корнеру (он слушал перевод речи на немецкий) с первых же минут выступления стало не по себе.

— Недавно я видела в газете фотоснимок из Кореи, — говорила женщина. — Обезумевшая от горя мать рыдает над своей убитой крошкой… Страшный снимок! Я вспомнила свое горе… Приходилось ли кому-нибудь из вас держать на руках своего собственного умирающего ребенка? — неожиданно обратилась она к притихшему залу. — Думаю, что немногим, к счастью. А у меня вот на этих самых руках, — она протянула вперед свои руки, — умерла девочка, моя дочка Марика. Всего три годика прожила она на свете. Поблизости разорвалась бомба. Осколок попал ей в живот. Как она кричала: «Мама, мама, больно!» Я видела, я чувствовала, как уходит жизнь из ее искалеченного тельца. Я рвала на себе волосы. Но что я могла сделать?.. Она умерла, моя Марика. Умерла на моих руках. Но возмездие настигло фашистских бандитов. И когда их поганый пепел был развеян по ветру, я пришла на могилу своей маленькой дочки и сказала: «Спи спокойно, Марика, больше не будет в мире убийц».

Женщина глубоко вздохнула.

— Но нет, оказывается, я тогда ошиблась. Есть еще в мире дикие звери, которым мало крови моей Марики. Они тянутся за жизнью моей второй дочери — моей Каталины. Они тянутся за жизнью миллионов, сотен миллионов людей. И снова склоняются над своими окровавленными детьми корейские, вьетнамские, малайские матери…

Но люди теперь уже не те. Я стала другой, вы стали другими, все честные люди на земле стали другими. Мы знаем теперь, кто превращает в золото потоки человеческой крови. И мы говорим поджигателям новой войны: остановитесь, пока не поздно! Страшен гнев народа, и поздно будет просить пощады, когда над вашей головой сверкнет карающий меч. Берегитесь тогда! Пощады не будет!

Голос женщины звенел в тишине огромного зала. Корнеру казалось, что она смотрит прямо на него, что ее гневный голос обращен именно к нему. Делегатка Сольнока уже давно сошла с трибуны, уже выступали другие делегаты конгресса, а в ушах Корнера все еще звучало грозное, предостерегающее слово: «Берегитесь!»

Усилием воли ему, наконец, удалось сбросить охватившее его оцепенение. Он вышел в буфет и выпил один за другим несколько стаканов воды…