Эксперт, 2014 № 15 - [43]

А поскольку власть совсем перестала щадить чувства интеллигенции и в своем немилосердии дошла до восстановления ГТО и ВДНХ — чтобы не упомянуть еще и худшие деяния, вызывающие явные ассоциации с советским прошлым, — так что же и своих антисоветских чувств стесняться. А-ля гер ком а-ля гер, тем более что в истории СССР было много пренеприятных страниц и в советском повседневном быту тоже. Причем не только в героический период с 1918-го по 1953 г. И золотая осень советской власти, социализм с человеческим лицом, тоже вызывает много нареканий и на счастливую Аркадию никак не тянет.

Поэтому антисоветская идеология, представляющая советскую власть худшим из зол, а В. В. Путина натуральным коммунистическим вождем, что делает осуждение СССР актуальным и сегодня, будет в соответствующем социальном слое и понятна, и чрезвычайно популярна. Она, собственно, и сейчас популярна.

С другой стороны, обвинения в возрождении (или попытках возрождения) СССР порождают контрдовод «А что тут плохого?» и прямую апологию советского режима, причем рьяности антисоветизма соответствует рьяность советизма. СССР объявляется именно что счастливой Аркадией, загубленной отчасти сдуру, отчасти по злодейскому умыслу.

Что советчиков, что антисоветчиков роднит один важный изъян в размышлениях. И те и другие воспринимают советскую власть, во-первых, как недифференцированную по времени: что 1919-й, что 1937-й год, что брежневское вегетарианское бытие — все едино. Во-вторых, как нечто совершенно цельное по своей сути. Притом что претензии — или похвалы, это как будет угодно, — к советскому режиму могут выдвигаться как минимум по трем направлениям.

С одной стороны, это коммунизм как таковой, т. е. всепобеждающее учение, принудительно направляемая экономика, плановое хозяйство, единая идеология etc. То, о чем можно прочесть у классиков марксизма и что более или менее удалось воплотить в жизнь вождям. Причем насчет того, более или менее, могут быть разные мнения.

С другой стороны, это вечная Россия, она же тысячелетнее рабство. То есть некоторый инвариант национального бытия, который как тесто — как ни руби его топором, а оно опять соединяется. Вера православная, власть самодержавная — уж хорошо это или плохо — являются вновь и вновь, хоть ты тресни. Какие-то базовые особенности политического, духовного, хозяйственного уклада все время проступают сквозь идеологические побрякушки.

Наконец, с третьей стороны, власть есть власть, и любое государство — хоть тираническое, хоть раздемократическое — будет холодным чудовищем, потому что безосновный хаос еще хуже и к тому же недолговечен. Известно, что без власти далеко не уйдешь. Враждебность интеллигенции к власти как таковой тоже вещь общеизвестная.

Беда (и грех) нашей общественной мысли в том, что ни в годы темные, глухие правления Л. И. Брежнева, ни в живительное время перестройки, ни в еще более живительные 90-е, ни в опять же темные и глухие годы царствования В. В. Путина не предпринималось попыток разобраться в этой амальгаме и разложить ее по категориям. Например, что во внешней, а равно и во внутренней политике России—СССР было проявлением коммунистического мессианства, что — обыкновенным империализмом, что — еще более обыкновенным инстинктом государственного самосохранения. Вместо этого — обобщенное проклятие «совок» (вар.: «коммунизм», «большевизм»), предполагающее принципиальную нерасчленимость амальгамы.

С такой изрядной нищетой философии рассчитаться с наследием СССР невозможно. Мы и не рассчитались, и неизвестно, когда разочтемся.