Эксперт, 2013 № 45 - [39]

С портретов начинается и выставка. На «Автопортрете с желтыми лилиями» Гончаровой 26 лет. Она уже знаменитость: годом раньше ее работы выставлялись в Париже на Осеннем салоне как одно из достижений современной русской живописи. Она стоит вполоборота на фоне картин, глядя прямо на зрителя, явно декларируя: «Я — художник». Рядом — портрет, написанный несколькими годами позже мужем Михаилом Ларионовым. Среди художественных пар авангардистов (Родченко и Степанова, Древин и Удальцова, Попова и Веснин) Гончарова и Ларионов были самой яркой и идеальной внешне. Он был организатором ее выставок и «пробным камнем на фальшь», она — первой последовательницей придуманного им лучизма. В футуристическом фильме «Драма в кабаре № 13» Ларионов с нарисованными на щеках слезами нес Гончарову на руках — настоящий рыцарь. В 1920-е годы, уже в эмиграции, она стала инициатором разрыва их семейных отношений при сохранении имиджа творческой пары. Но, глядя на этот портрет, открывающий экспозицию (и еще на один, который встретится дальше), не задаешься вопросом почему: дорогих сердцу женщин не пишут с такой чудовищной иронией, переходящей в откровенную издевку.

В качестве эксперимента художница обращается к беспредметной живописи. «Пустота». 1913

Государственная Третьяковская Галерея

Глаза на цвет

Первые опыты Гончаровой были связаны со скульптурой — в Московском училище живописи, ваяния и зодчества она училась на скульптурном отделении в классе Паоло Трубецкого и даже получила малую серебряную медаль. Но потом познакомилась с Ларионовым, и его замечание «У вас глаза на цвет, а вы заняты формой» побудило ее навсегда сменить резец на кисти. Учителями в живописи были современные французы (влияние Сезанна и Матисса легко читается в ранних пейзажах и натюрмортах), но еще больше — иконы, древние каменные бабы и лубок, которых у нее была целая коллекция. Одна из ключевых частей первого, «русского», раздела выставки — крестьянский цикл. Писать крестьян Гончарова ездила в родовое имение Полотняный Завод в Тульской губернии. Но в ее «Сборе яблок» или «Мытье холста» не остается и следа от традиционного бытового жанра. Ее крестьяне как архаические идолы, первобытную силу которых искали многие авангардисты и находили кто где: Пикассо — в негритянской скульптуре, Гоген — на Таити, Гончарова — в русской деревне. «В начале моего пути я больше всего училась у современных французов. Эти последние открыли мне глаза, и я постигла большое значение и ценность искусства моей родины. Мой путь к первоисточнику всех искусств — к Востоку. Искусство моей страны несравненно глубже и значительнее, чем все, что я знаю на Западе», — писала Гончарова в предисловии к каталогу выставки 1913 года.

Пожалуй, самый необычный раздел экспозиции — картины на религиозные сюжеты. Авангардистское по форме, но иконное по внутреннему наполнению искусство, перед древними образцами которого благоговела художница. На стыке крестьянской и религиозной темы — написанный на сюжет Апокалипсиса программный цикл «Жатва», давно разбросанный по разным музеям (от Омского музея изобразительных искусств до Центра Помпиду) и впервые со времен прижизненных выставок собранный вместе. Цвет, о котором говорил Гончаровой Ларионов, звучит в ее полотнах первой скрипкой, усиливая впечатление от лапидарных форм.

В 1900–1910-е годы Гончарова была участницей всех главных авангардных выставок не только в обеих российских столицах, но и в Париже, Мюнхене, Лондоне, Берлине. Ее персональные показы неизменно становились событием, сенсацией или скандалом. После однодневной выставки 24 марта 1910 года в Обществе свободной эстетики в Москве ее привлекли к суду по обвинению в порнографии. Ее религиозные композиции удалялись полицией с вернисажей и запрещались цензурным комитетом Священного Синода. Она же воспринимала это спокойно, говорила: «Если у меня и происходят столкновения с обществом, так только из-за непонимания последним основ искусства вообще, а не из-за моих индивидуальных особенностей, понимать которые никто не обязан». Кто из нынешних художников способен сказать о себе такое?

После путешествия в Испанию Гончарова часто пишет ее жительниц, по-разному варьируя мотив. «Весна. Белые испанки». 1932

Государственная Третьяковская Галерея

Русская в Париже

После успеха московско-петербургской ретроспективы 1913 года на Гончарову посыпались заказы. Один из них — на оформление балета Римского-Корсакова «Золотой петушок» в постановке Михаила Фокина — пришел от импресарио Сергея Дягилева. Премьера в Гранд-Опера в Париже принесла фантастический успех и признание, Париж влюбился в «русский стиль». Этот успех предопределил дальнейшую судьбу художницы: оформление следующих спектаклей не могло базироваться ни на чем другом, и Гончарова так и осталась навсегда русским художником, не слившись с космополитами «парижской школы». Хотя, оказавшись в Париже, этой Мекке художественной жизни первой половины XX века, она впитывала все, что видела вокруг, и переносила на холст — работы, навеянные то Дюфи, то Дали, то Таможенником Руссо, есть в экспозиции, интересные не столько самобытностью, сколько как свидетельство ее творческой кухни.