Эксперт, 2013 № 04 - [38]

Русская политическая система сначала должна быть честно описана (что не трудно, ибо именно с ее помощью и происходит реальное управление страной), а затем честно прописана в новой Конституции. Институты этой системы должны быть легализованы в этом документе или созданы как политическая реальность.

Русская православная церковь остается одним из важнейших государствообразующих институтов России как страны и нации. Осознать это особенно важно, ибо современный западный секуляризм (точнее, неоязычество) сам по себе стремительно подтачивает фундамент евроатлантической цивилизации. Только Русская православная церковь (и еще классическое русское искусство) являются сегодня хранителями моральных кодов России как цивилизации. Пока не найдем (если вообще найдем) замену тому или другому, обе эти ценности нужно беречь и (желательно) укреплять.

Судя по всему, существует и русская экономическая модель, вполне позволяющая — если не подменять ее постоянными заимствованиями — обеспечить и техническую (технологическую) модернизацию, и достаточный (но не гедонистический) уровень потребления для большинства населения. Справедливое (в интересах всех жителей) использование колоссальных природных ресурсов страны — вот цель экономической политики России. Обеспечение чьей-либо энергетической (или любой иной) безопасности, кроме как нашей собственной (и наших искренних союзников), не является обязанностью России. Должен быть наложен мораторий на вывоз за рубеж некоторых природных ресурсов страны. В числе первых я бы назвал два: лес и вода.

Выход из спирали бездумного потребительства невозможен без решительного отказа от доминирования массовой культуры, уничтожающей высокое искусство. Следовательно, нужна и новая культурная политика (отнюдь не отрицающая поисков нового — но прекрасного или, по крайней мере, небезобразного нового). В частности, нужно спасать русский язык.

***

Отказ от догматики догоняющего развития и разработка собственной стратегии реформ позволит России перейти к более серьезной метафизической революции — к отказу от исчерпавших себя теории и догматики бесконечного прогресса. Это будет означать революционный по своей значимости для выживания нашей страны и всего мира переход к практике разумного консерватизма, в которой сбережение, имеющее цель, важнее развития, цели не имеющего или непредсказуемого.         

Часть 1 опубликованав № 2 за 2013 год

Невыполненный, но успешный

Светлана Погорельская

Франция и Германия пытаются адаптировать свои двусторонние отношения к изменившимся реалиям, однако получается это у них пока плохо

Нынешняя фаза германо-французских отношений осложнена личным фактором. Консерватор Меркель и социалист Олланд никак не могут наладить конструктивный диалог

Фото: EPA

22 января Франция и Германия отмечали юбилей договора, который положил начало франко-германскому сотрудничеству. Договор, подписанный пятьдесят лет назад ШарлемдеГоллем и КонрадомАденауэром , был выполнен вовсе не так, как задумывалось его создателями, однако празднуется его заключение на самом высоком уровне. В неспокойные времена экономических разногласий и политических споров о судьбах Европы ей хотят продемонстрировать, что мотор интеграции — франко-германский тандем — по-прежнему исправен.

Пятьдесят лет назад Шарль де Голль, воодушевленный идеей континентальной Европы, предложил немцам тесную кооперацию в вопросах внешней и оборонной политики в ущерб атлантическому компоненту. Генерал не хотел усиления Англии и США в начавшемся общеевропейском процессе. Однако Западная Германия, страна с ограниченным по результатам войны суверенитетом, живущая в американской военной тени, не обладала в те годы ни экономической, ни политической, ни духовной силой, необходимой для того, чтобы не только принять такое партнерство, но и вести его на равных. Поэтому она предпочла разыграть многостороннюю партию — при ратификации в бундестаге договор снабдили преамбулой, в которой подчеркивалась верность Германии атлантическому курсу и ее ориентация на Великобританию и США. После этого договор утерял свою стратегическую душу и превратился в «символ немецко-французского примирения».

Активные французы, осторожные немцы

Сегодня оба двигателя европейской интеграции сильны — каждый на свой лад. Реалии послевоенных десятилетий наложили отпечаток на их политические культуры. Франция мыслила в категориях державной политики, Западная же Германия, будучи политически ущемленной, утешалась экономикой. Поэтому и представления о выходе еврозоны из кризиса у Франции и Германии различны: Франция демонстрирует государственное мышление, Германия — рыночное.

Президент Франции ФрансуаОлланд говорит о «солидарной интеграции», что подразумевает обобществление долгов и увеличение количества государственных программ. Внутри страны государственные программы широко задействуются для преодоления безработицы. Достаточно сказать, что во Франции на 1000 жителей приходится 90 бюджетников (каждый пятый работник), в Германии — только 50. Канцлер АнгелаМеркель связывает понятие «европейская солидарность» с повышением конкурентоспособности Евросоюза в мире, а значит, с усилением контроля над бюджетной и налоговой политикой его членов. Чтобы продвинуть свои представления о фискальной дисциплине в еврозоне, ей необходимо еще больше интеграции и координации, а значит, нужен новый общеевропейский договор. Франция разговоры о новом договоре пока откладывает, в то же время давая понять, что в ответ на свое согласие ожидает от Германии согласия на «перераспределительный союз».