Эксперимент «Идеальный человек». Повести - [113]
- Рыков, сколько будет дважды два? Я сел рядом с шофером Сенькиным.
- Содрать нет? - спросил тот, дыша на меня хлебом и луком. Спросил он так, для очистки совести.
- А что на сегодня задавали?
- Какие-то трехугольники. Попухли мы.
На парте лежала газета. Я стал читать ее, не понимая ни слова. В голове словно подвесили колокол. Бум… бум… бум…
- Дорогой товарищ! Зачем вы читаете газету на уроке математики? - проскрипел над ухом голос. Оказывается, уже начался урок. - Встаньте, когда с вами разговаривает учитель. Идите-ка к доске!
Я встал и, глядя в пол, чтобы не выдать ненависти, кипевшей во мне, пошел к доске.
- Дорогой товарищ, э-э-э, Рыков, - сказал Сергей Сергеевич с некоторой долей ехидства. - Что вы видите перед собой?
- Вас
- Я попрошу, дорогой товарищ, не острить на уроках математики. Остроты снижают восприимчивость коры больших полушарий. Повернитесь на девяносто два градуса. Ну, а теперь?
- Геометрическую фигуру.
- Что это за фигура?
Я уставился в пол и молчал.
- Треу… ник, треу… оль… ник, - прошелестело по классу. И только шофер Сенькин бухнул:
- Румб!
- Это равнобёдренный треугольник, - сказал я.
- Уберите точки над «е».
- Убрал.
- Что же теперь получается?
- Равнобедренный.
- Вы явно делаете успехи, Рыков. Так вот, дорогой товарищ, надо вычислить площадь этого треугольника.
Класс оживился, предчувствуя развлечение.
- За сколько времени?
- В вашем распоряжении вечность, Рыков, то бишь весь урок.
В классе засмеялись. Маша, толстая добродушная девушка, желая выручить меня, навалилась большими грудями на парту и зашептала:
- Сначала пятнадцать на тридцать пять, потом…
Я повернулся к доске, взял мел и за минуту высчитал площадь при помощи интегрального уравнения.
Лицо у Сергея Сергеевича сделалось длинным и глупым. В комнате воцарилась мертвая тишина. Маша сидела с открытым ртом. Только шофер Сенькин равнодушно жевал пирожок.
- Во второй строке снизу ошибка, - сказал он. «Вот и все», - думал я, испытывая даже какое-то облегчение.
…Первый весенний ледок хрустел под ногами, и все вокруг казалось хрупким, стеклянным: воздух, звезды, деревья, снег… Стояла удивительная тишина, и мои шаги грохотали по спящим улицам.
Еще издали я увидел, что на нашей улице пожар.
Горел «Ноев ковчег».
Длинные языки пламени метались по крыше. Окна дома были ярко освещены, словно там шла вечеринка.
Стоял невообразимый гам. Соседи ловили метавшихся по двору кроликов. Какой-то чудак носил в фуражке песок и швырял его в огонь.
Егор Егорыч, босой, в тельняшке, носился по двору, отдавая распоряжения. Тина, как тигрица, то прыгала в пламя, то вновь возникала из него с какой-нибудь вещью. Ее рыжие волосы сбоку были подпалены.
- Отчего загорелся? - спросил я одного из зевак.
- Короткое замыкание где-то.
В груде чемоданов, узлов, стульев, посуды я не обнаружил своих вещей. На месте нашей комнаты уже бушевало белое пламя. Лезть в огонь было поздно.
Я повернулся и пошел по оттаявшей от пожара земле. Вокруг стояли лужи, с крыш соседних домов капало, как весной.
Вскоре шум стих, и я очутился на безлюдных улицах. Если идти напрямик, через огороды и сады, то через полчаса можно очутиться за городом. Небо над садами было еще светлым, две первые бледные звезды топтались на месте, справляя новоселье. Оттуда дул ровный, теплый ветер.
Ветер, приносящий зов.
1960 - 1965 гг.
Воронеж
