Эксперимент «Идеальный человек» - [7]

Сделав такой вывод, Курдюков сразу успокоился и решил провести внезапную ревизию деятельности кафедры иностранных языков. Не откладывая дела в долгий ящик, Федор Иванович тут же позвонил на кафедру и пригласил к себе Нуклиева.

Завкафедрой явился не сразу, и это еще больше укрепило Курдюкова в мысли, что его подчиненный плюет на него. (Олег же Борисович, опасаясь, что от него попахивает вчерашним, побежал в буфет съесть салат из зеленого лука.) Окончательно вывел из себя заместителя директора тот факт, что Нуклиев так и не снял наглые черные очки.

– Ну-с, как идут дела? – спросил Курдюков, изо всех сил стараясь придать себе добродушный вид. – Что нового? Над чем трудятся иностранцы?

Нуклиев ответил. Разговаривая, он старался дышать в сторону и поменьше раскрывать рот, чтобы предательский запах не достиг ноздрей начальства, а Федору Ивановичу показалось, что Нуклиев говорит с ним сквозь стиснутые зубы и не смотрит в глаза.

Отбросив в сторону добродушие, Курдюков приступил к разносу. Напирал он на самое слабое место всех научных коллективов – люди слабо растут, не повышают свою квалификацию, недостаточно ведут творческий поиск. За все время кафедра не вырастила ни одного доктора наук.

Нуклиев внимательно слушал, но до его сознания доходило лишь невнятное гудение: бу-бу-бу-бу… Голову завкафедрой рвало на части, как земную кору во время образования гор в доисторический период. Нуклиев пытался сосредоточиться, но перед глазами стояла дюжина бутылок пива «Московское оригинальное», которую Сенечка с утра запихал в холодильник зоологического кабинета между банок с заспиртованными пресмыкающимися и которую приятели собирались распить после лекций.

Олег Борисович честно хотел вникнуть в смысл разноса, однако ему это никак не удавалось из-за миража запотевших коричневых бутылок, которые настолько сейчас замерзли в модном зоологическом холодильнике, что при открытии издают лишь слабый хлопок и испускают маленький дымок, как бесшумный пистолет при выстреле. (Олег Борисович никогда не стрелял из бесшумного пистолета, но, наверно, все происходило именно так.) Нуклиев мотнул головой, отгоняя видение, и сосредоточился на речи Полушефа.

– …Ни одного доктора наук… Все кафедры работают в этом направлении.

– Идеальный человек… – неожиданно для себя сказал Нуклиев.

– Что? – споткнулся на полуслове Курдюков.

– Мы тоже работаем над докторской диссертацией, – Олег Борисович с удивлением слушал свои уверенные, четкие слова. – Целая группа работает над уникальной темой.

Полушеф слушал, вытаращив глаза.

– Почему же я ничего не знаю?

– Задача настолько обширная, что мы, не имея первых результатов, не решились беспокоить вас… – Олег Борисович весь сосредоточился на клокотавшей, как магма, голове, а язык между тем продолжал: – Только получив обнадеживающие данные, мы хотели…

– Как называется диссертация?

– «Языковая вакуумная ванна как лучший способ образования начальных разговорных навыков», – не моргнув глазом выпалил Нуклиев. – То есть мы с момента рождения до семи лет говорим с ребенком только по-английски, и в семь он уже в совершенстве знает язык. Но это полдела. Мы понимаем задачу значительно шире…

И Олег Борисович начал рассказывать об идеальном человеке. Полушеф слушал с всевозрастающим вниманием. Пальцы нервно постукивали по столу.

– Да, это здорово придумано, – сказал он под конец беседы задумчиво и впервые за все время посмотрел на черные очки Нуклиева с симпатией. – Немедленно мне на стол планы, расчеты, схему опыта…

…Друзья ждали Нуклиева возле его кабинета. Сенечка делал таинственные знаки, означающие, что пиво уже дожидается.

– Только что вынул, – сообщил младший лаборант хриплым голосом и прищелкнул шершавым, как шифер, языком. – В сосулях вся…

Нуклиев махнул рукой.

– Э-э, влипли мы, братцы. Назад пути нет. Гена, начинай эксперимент… Иначе крышка…

Вот какие события предшествовали словам Геннадия Онуфриевича, сказанным за чаем и перевернувшим всю жизнь семьи Красиных.

Но, конечно, ни Ирочка, ни кто-либо другой из Красиных не ведал об этих событиях ни слухом, ни духом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой описываются первые часы жизни на земле Шурика-Смита Красина

Ровно девять месяцев спустя после того, как Ирочка и Геннадий Онуфриевич удалились выяснять отношения, на свет появился новый член семьи Красиных.

Все эти месяцы в квартире царила напряженная обстановка. Шли ожесточенные споры, какое имя носить будущему Красину. Тут семья разбилась на два лагеря. По одну сторону стояла мама Ирочка. Она хотела назвать сына Шуриком – что родится сын, никто не сомневался, так как Ирочка регулярно по вечерам пила травы бабки-ворожейки, – в честь любимого писателя Шарля де Костера (Шарль-Александр-Шурик).

По другую сторону баррикады активно возвышался Онуфрий Степанович, который, не мудрствуя лукаво, мечтал окрестить будущего внука в честь себя Онуфрием. Варвара Игнатьевна поддерживала мужа, считая, что Онуфрий лучше Александра, который в один прекрасный момент может превратиться в Шарля.

Только отец по этому жизненно важному вопросу занимал странную нейтральную позицию.

Но более сильные споры вызывало будущее будущего Шурика-Онуфрия.