Экспедиция в один конец - [24]

Кроме того, не имелось ни малейшей надежды на защиту посольства, существовавшего исключительно для обслуживания высших внешнеполитических интересов, которые на категории смердов–челноков и туристов не распространялись.

С другой стороны, пьяный американец, работник нефтяной компании, как‑то подвозивший Крохина до дома, полиции не опасался совершенно, ибо всецело и слепо уповал на дипломатических представителей США, горой стоящих на страже безопасности и интересов своих граждан, весьма, кстати, в Эмиратах уважаемых. Так что иностранец иностранцу в арабском мире был рознь.

Хотя справедливости ради стоит заметить, что в третьесортную категорию народонаселения бывшие советские граждане зачислили себя по собственной инициативе.

Отношение к первым туристам из Страны Советов, ступившим на благословленную нефтяными богами землю, вначале отличалось трогательной предупредительностью. Для местного населения это были белые люди, обитатели иной галактики, но таковой пиетет вскоре объективно и скоропостижно истаял. Граждане страны СССР, как с горестью убедились аборигены, высокой культурой и моралью не отличались, вступали друг с другом в многочисленные конфликты, кончавшиеся в лучшем случае мордобоем, а в худшем — поножовщиной; не брезговали магазинным воровством, совершали в нетрезвом состоянии автокатастрофы, и Крохин со скорбью в душе самолично наблюдал картину, когда перепивший соотечественник с естественной для помраченного рассудка непосредственностью блевал в кристальную воду бассейна, а его подруга кричала изумленным полицейским, звенящим наручниками:

— Спокойно! У человека вынужденное состояние!

Однако как ни ухитрялся Крохин мирно сосуществовать с уголовным законодательством, а в историю все‑таки влип, задев бампером внезапно выскочившего на проезжую часть магазинного зазывалу.

Пешеход в Эмиратах всегда прав, а водитель, соответственно, виноват.

Синяк на колене зазывалы обошелся Владимиру в две тысячи долларов, и, как уверяли его полицейские, он еще легко отделался, избежав следствия и сопутствующей ему тюремной отсидки, должной быть оплаченной из кармана арестанта.

Дабы легче перенести болезненную материальную потерю, Крохин, запершись в квартире, напился контрабандной "Смирновской", а утром с больной головой двинулся на работу, бросив на заднее сиденье две банки пива, предназначенных для опохмсла.

Как он понял впоследствии, разносчик газет, стоявший на перекрестке, пивные банки усек и, будучи одним из рядовых армии платных осведомителей, радеющих за стабильность своей визы, укрепляемой доносами, незамедлительно стукнул полиции, и уже на следующем светофоре Владимира приняли, что называется, в горячие правоохранительные объятия.

За водочный перегар и искомые баночки исламский безжалостный суд приговорил подданного демократического государства к трем месяцам тюрьмы и к сорока палкам дерева прочных пород по мягкому месту, приобретшему по окончании экзекуции аналогичную инструментарию палача твердость.

Пыхтя под пыткой, проводимой весьма добросовестно, без малейшего намека на формализм, Владимир приходил к заключению, что арабская Фемида завязала себе глаза для того, чтобы развязать руки.

Следствие длилось полтора месяца.

Стоял июнь, в бетонном мешке узилища жара днем и ночью держалась под шестьдесят градусов по Цельсию, пятнадцать человек сокамерников спали на полу, на ветхих циновках.

Впадая в обморочное забытье, Крохин мечтал о Москве, о снегах и морозе, не без оснований подозревая свою скорую кончину в арабской душегубке. Однако через неделю ему предложили внезапный компромисс: так как правонарушение носило характер административный, он мог согласно желанию досидеть свои неполных полтора месяца или же, заплатив сто дирхемов за день полагающейся отсидки, покинуть тюремную сауну. Выбор был очевиден, и, хотя на самовыкуп ушли все имеющиеся деньги, Владимир решил, что продолжение жизни стоит дороже всего заработанного на нее доныне.

Выйдя из тюрьмы, он сразу же позвонил реализатору Каменцеву: по неизвестным причинам тот тянул с выплатой четырнадцати тысяч долларов, вложенных Крохиным в консервированные оливки, давно отправленные в Москву.

Телефон партнера не отвечал, пришлось перезванивать некоей Наде, знакомой Владимира, в свое время и порекомендовавшей ему этого распространителя импортных продуктов, а вот Надя сообщила новость, от которой в глазах Крохина поплыло вкривь и вкось пространство мира: Каменцев, оказывается, сел…

Потеря была столь громадна, что у Крохина не нашлось сил даже осмыслить ее, и, преисполнившись тупым отчаянием, он отправился в магазин пакистанца, где за прилавком узрел разбитную девицу, с сильным украинским акцентом предложившую ему подождать отлучившегося на минутку босса.

Когда же босс прибыл, то Крохин уже знал, что бесповоротно и справедливо уволен, что в квартире его обитает рекрутированная пакистанцем особа родом из‑под Винницы и бывшему менеджеру следует забрать из прошлой обители свои вещички.

С правотой пакистанца Крохин всецело согласился, тем более недостаток торгового опыта и ужасный английский нанятой дамы успешно компенсировался ее пышными формами, наверняка уже во всех нюансах изученными работодателем, чей взор при его обращении на нового продавца покрывался поволокой страсти, рожденной длительным вынужденным воздержанием.