Экспедиция идет к цели - [35]

В одной из пещер они обнаружили красочную картину, где было изображено так называемое «колесо жизни»; колесо держал в руках отвратительный клыкастый демон-мангус с темно-синим лицом — символ смерти. В картине было сконцентрировано в образной форме все мистическое учение буддизма, и Пушкарев впервые задумался над тем, как длинен и труден путь человека к истинному знанию.

Повсюду на стенах пещер и на скалах было высечено знаменитое мистическое заклинание: «Ом мани падме хум». Как он понял со слов Цокто, в этой формуле якобы сосредоточена вся магическая сила буддизма.

— А как перевести на русский язык заклинание? — допытывался Александр у Цокто. Тот лишь пожимал плечами.

— Никто не знает. Это ведь на каком-то неизвестном языке — ни монголы, ни тибетцы не могут сказать, какой смысл этой молитвы. Наверное, в Древней Индии знали, а теперь забыли. «Ом мани падме хум» — магическое заклинание, которое несет в себе силу, освобождающую от грехов и исполняющую твои желания. Произнося заклинание «Ом мани падме хум», человек приучает себя уподобляться Будде, словно бы перерождается в него и сам становится богом. Так нас учили в детстве, так говорится в священных сутрах.

— А вы часто повторяете заклинание?

Цокто рассмеялся:

— Я во всю эту чепуху не верю!

Пушкарев скопировал тибетские письмена в свой дневник: получилось красиво — многоэтажные знаки, напоминающие нули и пятерки, тройки, математические радикалы.

— Ом мани падме хум… — повторял он, засыпая. — Сезам, откройся! По моему веленью, по моему хотенью…

…В местах осыпей склоны гор были пересечены пегматитовыми жилами, в которых сверкали блестки золота и кристаллы оловянного камня. На дне каждого ручейка лежали тяжелые зернышки золота. Да, в котловине еще не ступала нога геолога. Тут можно сделать много важных и ценных открытий.

Узкие сумрачные ущелья, куда они въезжали на лошадях, неизменно заканчивались тупиками. Повсюду виднелись пещеры — целый пещерный город. Глухие, не ведущие никуда каньоны… Собственно, здесь была оконечность массива Гурбан-Сайхан, как бы южный отрог его — зубчатая стена, закрывающая выход в пустыню.

…Ущелье вело на юг. Оно было настолько узким, что две лошади в ряд едва могли протиснуться. И забрели-то сюда так, на всякий случай. Сверху, из-за камней мог напасть барс: барсы здесь водились в изобилии и они постоянно выслеживали человека, нападали на скот. Их не раз отгонял Тумурбатор выстрелами.

Шелестела галька под копытами лошадей. На минуту остановились перед огромным камнем, словно бы вделанным в скалу. Камень чем-то привлек внимание Александра: на нем были тибетские письмена, но не заклинание «Ом мани падме хум», а что-то другое.

— Что здесь написано? — спросил Пушкарев у Цокто.

— Откуда мне знать? Какая-нибудь молитва.

— А я знаю, — пошутил Пушкарев. — Здесь вход в «державу света» Шамбалу. Вход по пропускам.

Они двинулись дальше. Узкое ущелье постепенно расширилось. Они даже не поняли сперва, что произошло: горячий ветер обдал их с ног до головы, и вместо привычных красных и фиолетово-серых обрывов они увидели плоскую черную равнину, усыпанную сверкающей галькой.

Равнина тянулась во все стороны на многие десятки километров, а вдали, в дрожащем мареве, голубели горы— вторая цепь Гобийского Алтая. До гор Сэвэрэй на юго-западе было рукой подать.

— Мы вышли из котловины в пустыню! — крикнул, захлебываясь от восторга, Пушкарев. — Этот проход не обозначен на карте… Вон хребет Нэмэгэту, вон!.. А тот огромный вулканический конус на юге — Ноян-Богдо.

Перед ними зыбилась, струилась черная равнина, а горячий ветер обжигал лица. Гоби, страшная безжизненная Гоби — и ни юрты, ни верблюда, ни человека на всем огромном пространстве. Галька отражала солнечные лучи, от зеркального блеска можно было ослепнуть.

Они выехали в пустыню и двинулись вдоль стены хребта на запад. Над черной, глинисто-щебневой равниной лежало тяжелое безмолвие, иногда вспыхивали вихри и кружились, будто ввинчивался в землю пыльный штопор. Можно было ехать и час и два — и не было конца ни горам, ни пустыне.

Они намеревались повернуть обратно, когда Пушкарев заметил точно такой же камень, как и в ущелье, и с такими же непонятными письменами. Только здесь была нарисована священная птица Гаруда со змеей в клюве.

Слезли с лошадей, подошли к камню. Он прикрывал вход в пещеру. Под изображением птицы Гаруды была начертана ломаная линия. Что-то наподобие пилы.

— Пещера в пустыне? Карстовая, лавовая, эоловая?

— Самая святая пещера, — сказал Цокто. — Видишь каменные плиты? «Высокий путь». Храм! Нашли! И камень с Гарудой, пожирающей короля змей.

Попытались сдвинуть камень, но это оказалось не так-то просто.

— Нужно привести сюда табунщика и Тумурбатора, — посоветовал Цокто.

— Ерунда! Наши лошадки проделают эту работу лучше, чем табунщик и Тумурбатор. Давайте веревку!

Он прямо-таки танцевал возле камня от нетерпения. Неужели Цокто ошибается?..

Обвязали камень веревкой, кони поднатужились и сдвинули глыбу с места. Открылся вход в пещеру. Оставив лошадей, они смело нырнули в зияющее чернотой отверстие. Да и чего им было бояться в этом пустынном месте, где нет ни зверя, ни человека, куда даже вездесущие попытки не залетают? Возможно, даже за последние сто, а то и двести лет здесь никто не бывал.