Экспедиционный корпус - [23]

К началу нашего наступления командир бригады генерал Лохвицкий находился на возвышенности, километрах в семи- восьми от передних линий. Вместе с ним были командир первого полка генерал Нечеволодов и командир нашего второго полка Дьяконов. Здесь обосновались штабы полков и бригады. С возвышенности прекрасно были видны и форт Бремон, и деревня Курси, и весь участок фронта, по которому русские полки должны были наступать.

Когда было получено донесение, что второй полк выбил немцев из занимаемых ими двух передних линий против форта Бремон, а первый полк занял деревню Курси, – генеральская свита отправилась в землянку, где помещался штаб нашего полка. Начальство решило «отметить» удачный день.

Три дня держались полки на занятых ими немецких позициях. Три дня кутили старшие офицеры. И только перед сменой русских частей французскими офицеры оставили землянку и выехали в Париж продолжать «пожинать лавры победы над врагом». Исполнять обязанности командира нашего полка вместо Дьяконова остался подполковник Готуа. Этот офицер не участвовал в попойке у Лохвицкого. Во все время боя он не смыкал глаз, руководя действиями своего батальона, и сам лично неоднократно брал немцев под обстрел из легкого пулемета «Льюис», который он носил за спиной.

8

Через десять дней стоянки в деревне, в которую мы прибыли после боев у форта Бремон, нас перевели в более глубокий тыл. Здесь нам выдали новое обмундирование. На всех гимнастерках, брюках, шинелях и подошвах хромовых сапог стояло клеймо «Лондон».

Вылечившиеся солдаты начали возвращаться из лазаретов. Из запасного батальона что находился в Майлли, пришло пополнение. Но занятий в ротах производить было некому. Большинство офицеров отсутствовало.

Возобновились разговоры о революции в России. Видя, что от солдат правды дольше не скроешь, начальство огласило приказ, в котором сухо и казенно было сказано о февральском перевороте и объявлялось, что начальников теперь надо называть по-новому: господин генерал, господин полковник и так далее.

Солдаты немедленно организовали ротные, полковые и отрядный (бригадный) комитеты. Начались солдатские собрания. Начальству был предъявлен целый ряд претензий.

Вернувшиеся из лазаретов рассказывали, что там их плохо лечили, плохо обращались с ними. Людей, еще не вылечившихся, заставляли колоть дрова, в то время как раненые французские солдаты, вполне поправившиеся, не работали, отдыхали. Под нажимом солдат для проверки этих фактов были созданы комиссии из врачей, фельдшеров и солдат. Эти комиссии полностью подтвердили жалобы, и меры были приняты.

В конце апреля вернулось большинство раненых. А старших офицеров все еще не было. Не было и командира полка Дьяконова, командира первого батальона Иванова и командира первой роты Юрьева-Пековца. Они продолжали «лечиться» в Париже. Большинство младших офицеров не считало нужным присутствовать на солдатских собраниях.

Наконец приехал полковник Иванов. Он вступил во временное командование полком вместо подполковника Готуа, который получил действительно заслуженный отдых.

Иванов собрал всех солдат первого батальона и долго говорил, как нужно держать себя воинам свободной республики. Ни на один острый вопрос он не дал вразумительного ответа, и люди разошлись, не желая слушать болтовню полковника.

Такие собрания и с тем же «успехом» он проводил во втором и третьем батальонах.

Иванов стремился сколотить около себя опорную группу солдат, думал поднять свой авторитет. Он не скупился на награды. Унтер-офицеры и рядовые первого батальона больше других получили георгиевских крестов, медалей и французских крестов «круа де герр». Но это не помогло Иванову.

Полковой комитет вынес постановление: провести демонстрацию в день Первого мая. Солдаты на общих ротных собраниях одобрили это постановление.

Двадцать восьмого апреля был получен приказ бригадного командира генерала Лохвицкого,: все тяжелые станковые и легкие пулеметы предписывалось передать французским инструкторам для проверки и ремонта.

Солдаты сразу сообразили, что здесь пахнет не проверкой, а разоружением, и все, как один, заявили, что пулеметы исправны, ремонтировать их нечего, а проверить их они сами сумеют не хуже инструкторов. Несмотря на все уговоры офицеров и в особенности Иванова, ни один пулемет мы не сдали, и французские инструкторы уехали не солоно хлебавши.

По решению общих собраний рот и команд в тот же день во всех местах, где стояли пулеметы, были выставлены круглосуточные вооруженные караулы, которые без письменного разрешения комитета никого к оружию не допускали.

Тридцатого апреля Иванов на общих собраниях батальонов прочитал приказ бригадного командира, запрещавший устраивать первомайскую демонстрацию. Иванов объяснял, что французские граждане не могут спокойно смотреть на красные флаги, ибо они напоминают им французскую революцию, во время которой было пролито много крови их братьев и отцов. Солдаты выступили против приказа, доказывали Иванову, что если русские солдаты имели право умирать на французской земле, то имеют такое же право устраивать на ней демонстрации и митинги, что население знает о предстоящей демонстрации и не возражает против нее.