Экспедиционный корпус - [17]

Потом русские полки были заменены французскими и ушли с тыл на двухнедельный отдых.

В лагере, куда нас привезли на автомашинах, с первого же дня начались занятия. Нашлись офицеры, которые снова почувствовали себя безнаказанно, особенно командир первого батальона Иванов, произведенный в полковники.

Вызывающе вел себя Иванов в нашей первой роте. Он никак не мог забыть рядового Петрыкина, который смело напомнил «их благородиям» о человеческом достоинстве «нижних чинов». Было совершенно ясно, что Иванов решил мстить нам за оглушительную оплеуху, которую получил на «Сантае» командир полка Дьяконов.

Иванов ввел суровый режим в роте. Подъем у нас был на час раньше, занятия кончались на час позже, чем в других ротах. Кормили хуже, в город не пускали, свет в наших бараках тушили раньше обыкновенного. Ежедневно, как только рота выходила в поле, Иванов подъезжал к нам верхом и, не поздоровавшись, начинал пытку.

Он спрашивал о Петрыкине ротного командира и, когда тот отвечал: «Не могу знать, господин полковник», Иванов вызывал из строя других офицеров, и те отвечали то же, что и ротный. После опроса подпрапорщика, фельдфебеля, взводных и отделенных унтер-офицеров полковник обращался к солдатам, требуя указать местопребывание Петрыкина. Каждый раз Иванов получал один и тот же ответ: «Не можем знать, ваше высокоблагородие».

Тогда полковник принимался подолгу гонять роту бегом. Мы были при полной амуниции. От топота пятисот ног, от шума котелков и шанцевого инструмента гул раздавался по всему учебному плацу. Доведя нас до полного изнеможения, Иванов командовал «ложись», но лежать позволял только минуту и снова подавал команду «встать, бегом марш». Измученные солдаты вставали вяло, а некоторые продолжали лежать. Полковник приказывал подпрапорщику записывать фамилии этих солдат, и после занятий они стояли под винтовкой.

За две недели так называемого отдыха люди сильно похудели, обросли бородами, стали грязными и обтрепанными. Многих направили в госпиталь.

Наконец был получен приказ по бригаде: выступить через два дня на передовые позиции. Участок не указывался. Переход был назначен пешим порядком.

Занятия прекратились. Все лишнее имущество было сдано в обоз, солдаты получили полное количество патронов, ручных гранат, консервы, сигареты и галеты.

На пятые сутки к вечеру мы прошли город Реймс, который немецкая артиллерия превратила в груду развалин. Немцы не пощадили даже знаменитого готического собора, построенного в XIII веке. Немало исторических ценностей увезли они отсюда, когда город был в их руках. Немцы не оставляли Реймс в покое, и тяделые снаряды частенько продолжали залетать сюда. Попадали снаряды и в собор, который был приспособлен под склад боевых припасов, – поэтому французы обложили его снаружи пятиметровым слоем мешков с землей.

После небольшого привала в Реймсе нас вывели в расположение траншей, вырытых в густом винограднике.

Ночью мы были уже на передовых позициях, где сменили французскую часть.

Командование отдало строгий приказ, чтобы никто не показывался из окопов и громко не разговаривал. Все распоряжения передавались шопотом. Солдаты старались ходить в траншеях без шума. Были приняты все меры, чтобы немцы не узнали, какая часть стоит против них. В двенадцать часов ночи все роты были на своих участках. Взводы, выставив наблюдательные посты, расположились в землянках.

Прошло два-три часа после смены французов. Кругом царила тишина. Неожиданно со стороны неприятельских окопов отчетливо прозвучал голос. На чистом русском языке кто-то крикнул оттуда:

– Здорово, молодцы второго особого полка!

Солдаты, находившиеся в окопах, кинулись к брустверам, стремясь увидеть немца через бойницы. Многих из нас немало удивило, что, несмотря на всю предосторожность нашего командования, противнику уже известно, какая часть размещена на передовой линии. Но рассуждать мы не стали и, зная, как коварен враг, насторожились.

После некоторой паузы тот же голос из немецких окопов заговорил снова, произнося слова раздельно:

– Здорово, молодцы второго особого полка! Добро пожаловать! Сдавайтесь! Все равно разобьем французов, куда вы тогда денетесь?

Кто-то из наших не стерпел вызывающего тона немца. Через проволочные заграждения в ответ врагу полетела крепкая брань. Солдаты зашумели винтовками. Из землянок быстро вышли люди нашего взвода и заняли места у бойниц.

Доложили о случившемся ротному командиру. Он подтвердил приказание – без команды не стрелять.

Немец больше не проронил ни слова.

Позже, в эти же дни пребывания на фронте, у нас произошел другой случай, взволновавший всю роту. В секретном посту за первой линией дежурил снайпер моего отделения Корпачев. Часа в два ночи старший команды разведчиков Котов, выйдя из соседнего поста за проволочные заграждения, стал продвигаться ползком вдоль фронта по направлению к Корпачеву. Поравнявшись с его постом, Котов залег в высокой траве в пятнадцати шагах впереди. Корпачев, услышав шорох, тихонько окликнул: «Кто идет?» Ответа не последовало. Он окликнул второй раз и, взяв ручную гранату, снял с детонатора предохранительный колпачок. Знакомый звук снимаемого колпачка понудил Котова быстро ответить: «Свой, Котов». Корпачев узнал по голосу Котова, успокоился и, надев колпачок на гранату, положил ее на место.