Экспаты - [8]

В те давние времена ноги у нее были помоложе. А теперь ей понадобится совершенно другая обувь, чтобы дополнить все остальное, такое же новое.

Дети, как им и положено, шествовали впереди родителей, занятые типичными для маленьких мальчиков разговорами на совершенно эзотерические темы — о конструкторах «Лего». Декстер взял Кейт за руку прямо здесь, посреди города, на оживленной главной площади европейского города, в толпе выпивающих, курящих, смеющихся и флиртующих людей. Он пощекотал ей пальцем ладонь — это было тайное приглашение, скрытое обещание чего-то, что произойдет позже, когда они останутся вдвоем. Кейт почувствовала, что краснеет.

Потом они уселись за столик в пивной. Посредине многолюдной площади заиграл оркестрик из десяти музыкантов — сплошные тинейджеры. Исполняли они какую-то какофонию. Сцена напоминала мексиканский городишко, где Кейт когда-то обреталась: широкая площадь, окруженная множеством кафе и лавок с товарами для туристов, на которой собираются все поколения местных жителей — от гукающих младенцев до сплетничающих старух, державшихся за руки, — чтобы столпиться вокруг оркестра из сплошных любителей, скверно исполняющих модные местные мелодии.

Одно из свидетельств, что и туда дотянулась длинная рука европейского колониализма.

Кейт тогда жила в Оахаке и большую часть времени проводила в zocalo,[3] в полумиле к востоку от своей однокомнатной квартиры, расположенной рядом с языковой школой, в которой она в частном порядке по полдня занималась по программе для продвинутых студентов, осваивая диалекты испанского. Одевалась она, как и все остальные, в длинные льняные юбки и блузки деревенского фасона, волосы убирала под бандану, обнажая при этом маленькую фальшивую татуировку на шее в виде бабочки. Она старалась слиться с местными, шаталась по тамошним кафе, пила Negra Modelo[4] и пользовалась плетенной из веревки сумкой, куда складывала продукты, закупленные на рынке на площади 20-го ноября.[5]

Однажды вечером несколько столов в этой забегаловке сдвинули вместе, и за ними расселись немецкая семейная пара, несколько американцев и необходимое количество молодых мексиканцев, вечно увивающихся за женщинами. Эти типчики напропалую стреляют глазками и флиртуют, нередко попадая в яблочко. И тут к ним подошел очень красивый, уверенный в себе тип и спросил, нельзя ли присоединиться. Кейт видела его раньше, много раз. И знала, кто он такой; да его все тут знали. Его звали Лоренсо Ромеро.

Вблизи он оказался еще красивее, чем можно было ожидать, судя по портретам. Когда стало понятно, что он присел к ним, чтобы поговорить с ней, Кейт едва сумела сдержать возбуждение. Дыхание стало частым и прерывистым, ладони вспотели. Она изо всех сил старалась сосредоточиться, чтобы воспринимать его шутки и тонкие остроумные намеки, но это не помогало. Она отлично понимала, что происходит. Она оставила блузку рискованно расстегнутой. Она слишком долго держала руку на его руке.

Кейт отпила последний глоток пива, стараясь собраться. И наклонилась к нему.

— Cinqo minutas,[6] — сказала она, кивнув в сторону кафедрального собора в северном конце площади.

Он кивнул в ответ, показав, что понял, и облизал губы. Его глаза горели желанием.

Переход через площадь длился целую вечность. Родители с маленькими детьми уже разошлись по домам, остались только молодые люди, старики и туристы, да еще аромат сигарного табака и марихуаны, пьяная болтовня на английском жаргоне и кудахтанье старух.

Кейт сама себе не верила, что сумела это проделать. И с нетерпением ждала его на площади Independencia[7] возле кафедрального собора, спрятавшись в тени. И он пришел. И тут же вознамерился ее поцеловать.

— No, — сказала она. — No aqui.[8]

Они молча направились в сторону Эль-Лано, парка, где когда-то находился зоосад; теперь это была заброшенная, забитая развалинами территория, куда Кейт в другое время побоялась бы заходить в одиночку. Но не сейчас. Она улыбнулась Лоренсо и смело пошла в темноту. Он двинулся за ней — хищник, преследующий жертву.

Кейт глубоко-глубоко вдохнула. Вот оно наконец-то! Она обогнула дерево с мощным стволом и тяжелой густой кроной, остановилась, дожидаясь его, и сунула руку под свою свободную брезентовую куртку.

Когда он появился из-за погруженного во тьму дерева, она ткнула ствол ему в живот и нажала на спусковой крючок, два раза. Он так и не успел понять, что происходит. И мешком свалился на землю. Она выстрелила еще раз, в голову, чтобы не оставалось сомнений.

Лоренсо Ромеро был первым человеком, которого она убила.

Глава 3

— Вы ее видели? — спросила итальянка. — Эту новую американку?

Кейт отпила глоток кофе с молоком и подумала, не добавить ли сахара.

Она пыталась припомнить, как зовут эту итальянку — Соня или София. Или, может быть, как-то еще, например, Марчелла? Единственное имя, которое она, без сомнения, правильно запомнила, было имя элегантной англичанки — Клэр. Они поболтали минут пятнадцать, после чего та испарилась.

К тому же Кейт не могла сообразить, относится ли этот вопрос именно к ней, потому что тоже была новой американкой.

Чтобы как-то замаскировать свое нежелание отвечать, Кейт внимательно обозрела столик, вроде бы отыскивая сахарницу. И обнаружила маленькую плошку с белыми кубиками. Рядом стоял молочник с разведенным коричневым сахаром, а вернее, с коричневатым сахарным раствором; он отличался от неочищенного тростникового сахара, который используют для шоколадных пирожных с орехами. Кейт дважды делала такие пирожные — для школьных благотворительных базаров. Стоял там и другой молочник — с горячим молоком, и еще один, стеклянный, — с холодным.