Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной,
Ты добычи не дождешься,
Черный ворон, я не твой.
Что ты когти распускаешь,
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Черный ворон, я не твой!
Завяжу смертельну рану,
Подаренным мне платком,
А потом с тобой я буду,
Говорить лишь об одном.
Полети в мою сторонку,
Скажи маменьке моей,
Ты скажи моей любезной,
Что в бою я смертном пал.
Отнеси платок кровавый,
Милой любушке родной,
Ты скажи – она свободна,
Я женился на другой.
Взял невесту тиху, скромну,
В чистом поле под кустом,
Обвенчальна была сваха,
Сабля острая моя.
Стрела калена нас венчала,
Среди битвы роковой,
Вижу смерть моя приходит,
Черный ворон весь я твой.
Заметив княжну, князь лишь махнул рукой, и песня оборвалась, а гусляры расселись по лавкам. Вместе с новым великим князем Смоленским, Полоцким и Витебским пировала его дружина, но взгляды не только юной княжны, но и всех здесь собравшихся, приковывал к себе Владимир. От него исходила какая – то грозная сила, даже убелённые сединами бояре почтительно слушали своего князя, и не потому, что он был выше их по положению, уважали они его, прежде всего за небывалую воинскую смекалку, и невиданную удачу, что способствовала князю во всех его начинаниях. Вместе с уважением чувствовался и страх, молодой князь не боялся крови, сурово наказывая своих врагов и предателей, не прощая им их прегрешений.
Князь встал из – за стола, ликование от отзвучавшей песни и начавшиеся было здравницы, в честь князя, тут же стихли, взоры всех присутствующих мигом обратились на Владимира. А он медленно двигался к юной княгине, внимательно рассматривая её стати. Параскева Брячиславна мигом покраснела, опустив голову, спрятав от князя свои глаза. Когда он подошёл к ней вплотную и указательным пальцем приподнял её подбородок, она почувствовала на себе прожигающий всё её тело его изучающий взгляд. От исходящих от него невидимых волн, её голова закружилась, и если бы не голос бывшего боярина её отца, сотника Онтона, выведшего её из этого непонятного состояния, то княжна бы точно потеряла сознание.
– Полюбуйся князь на красну – девицу, это дочка твоего подручного князя Брячислава, – громко, в установившейся тишине заговорил боярин, – Параскева Брячиславна значит …
– Сколько тебе лет? – спросил у юной красавицы князь, отпуская её подбородок.
– Четырнадцать, – как сомнамбула ответила девушка, снова пряча от князя глаза.
Надо бы на этой красавице жениться, тем самым сразу убив нескольких зайцев. Первое – полочане быстрее и легче меня примут в качестве своего князя. Второе – её отец (если выздоровеет от ранения, тут, однако, и от царапины можно помереть, если туда грязь попадёт), согласившийся стать подручником, принеся в том клятву, вернее служить будет, повысится обоюдное доверие. Ну и третье – окружающие меня станут воспринимать как полноценного мужчину, без всяких оговорок. Здесь, знаете ли, на вошедших в лета, но не женатых князей искоса поглядывают. Решено – женюсь! Только надо бы с ней предварительно в баньке попариться, осмотреть, так сказать, получше невесту. Наклонившись к уху боярина, я зашептал:
– Вечером я буду в бане, княжну туда приведёшь!
Боярин склонил голову, пряча в усах понимающую улыбку, тихонько ответил.
– Исполню государь! – и тут же уже мне на ухо зашептал, – обесчестишь княжну, как бы отец её за такое дело на тебя что худое не злоумыслил! Может я тебе непорченых девиц каких попроще сыщу?
Я лишь отрицательно мотнул головой.
– Не прекословь!
Боярин ещё ниже склонился и поспешил удалиться с княжной, окружённой испуганными и квоктящими вокруг неё челядинками.
Встретила меня княжна в бане гордо и надменно, от былой ещё несколько часов назад робости не осталась и следа. Видимо она про себя решила – помирать, так с музыкой, точнее не помирать, а быть опозоренной. После совместной баньки со мной выйти замуж за какого – либо князя ей уже не светило, в лучшем случае можно рассчитывать выскочить за боярина, а это уже воспринималось как урон родовой чести, то есть понижение в классе. Так и хочется воскликнуть: «О времена! О нравы!»
Она была одета в свой, наверное, лучший наряд, с ожерельем из множества драгоценных камней. Самостоятельно Параскева раздеваться отказалась, гордо задрав вверх голову, пришлось проделать это самому.
Стонущая от боли она прижимает раскрасневшееся лицо поочерёдно к моей шее, щекам, рефлекторно прижимаясь ко мне, она пыталась спрятаться и избавиться от пронизывающей низ живота боли, но достигала этими телодвижениями обратного, ещё более меня распаляя. Через некоторое время, в её ощущениях происходит странная метаморфоза, боль начинает быстро сменяться на всё возрастающее, подобно разгорающемуся костру, наслаждению, быстро превращаясь в плохо контролируемые мышечные судороги экстаза. Не в силах сдержаться она испуганно кричит, обвиваясь всеми конечностями вокруг моего тела. Таких будоражащих ощущений княжна ещё никогда не испытывала и даже не могла подумать, что такое можно испытать. С зарёванным лицом она испуганно спросила:
– Князь, что ты сейчас со мной делал?
Но князь ей ничего не ответил.
Улёгшись на спину и подложив под голову руки, я лежал, уставившись невидящим взглядом в чёрный, закопчённый потолок, а лицо моё сияло от блаженной улыбки.
