Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - [54]

И вот в начале июня она отправилась в Лос-Анджелес. Элейн и Гарри встречали ее в аэропорту, с ними был Лайон. Первым Мерри узнала Гарри. Он почти не изменился, только чуть пополнел, чуточку седины прибавилось на висках, но в общем он был все такой же, А вот мать постарела. За семь лет разлуки она превратилась в пожилую нервную женщину, худощавую, если не сказать высохшую. Лайон, конечно, был совсем другим. Когда она сбежала в Нью-Йорк, ему было пять лет, а теперь — двенадцать. Он вытянулся и в нем уже угадывались черты будущего красавчика.

Мерри помахала им рукой и, расталкивая пассажиров, бросилась к матери, поцеловала ее, потом Лайона, потом Гарри. Гарри и Элейн в один голос стали восхищаться красотой Мерри, обращаясь не столько к ней, сколько друг к другу. Она даже немного смутилась. Лайон же лишь ухмыльнулся, что она снесла без обиды, и предложил получить багаж Мерри. Это было вполне разумное предложение. Из самолета багаж доставляли целую вечность, и Мерри вдруг поняла, что — пусть такое сравнение несправедливо, но неизбежно — жизнь и впрямь была бы куда легче и проще, если бы она была организована так, как жизнь ее отца, когда вокруг суетятся какие-то люди, которые не только получают багаж, но и заботятся о всяких мелочах быта и формальностях, избавляя тебя от этих мелочей. Но она также поняла, чего ей хотелось на самом деле — просто поскорее со всем разделаться в аэропорту, сесть в машину и увидеть их новый дом, узнать, наконец, как они тут поживают. А что можно сказать об этом на аэровокзале?

Дом, стоявший на вершине холма в Пасифик-Пэлисейдз, оказался очень комфортабельным: довольно просторный, старой постройки, с громадной круглой башней. По всему было видно, что Гарри Новотный процветает и пользуется благосклонностью общества. Теперь у него было постоянное телевизионное шоу с говорящими собаками, лошадьми, черепахами и мулами. Ему просто везло: он всегда появлялся в подходящее время с подходящим предложением, со своим небольшим капиталом, который умудрялся выгодно вложить и извлечь прибыль. Пятьдесят тысяч, которые семь лет назад Джеггерс послал Новотным, с тех пор дали значительный прирост. Мерри была приятно удивлена и даже заинтригована. Она уже не могла припомнить, отчего это ей взбрело в голову убежать отсюда. Она раздумывала, что бы у нее была за жизнь, останься она с ними. Все в жизни кажется таким прихотливым, таким случайным.

Сначала она с ними хорошо ладила. Мать обрадовалась ее приезду, была нежна с ней, обо всем расспрашивала. Мерри заметила, что мать слишком много пьет, но, похоже, никогда не бывает пьяной. Только ближе к вечеру она с трудом держалась на ногах. Гарри, правда, старался компенсировать этот досадный огрех. В общении он стал куда более приятным, любезным и вальяжным, по сравнению с тем, каким она его помнила.

Он водил ее в свой зверинец смотреть на животных. Они катались на лошадях вдоль океана. Как-то он принес домой мешок угля, и во дворе поджарил говядину на решетке, чего, по словам Лайона, уже давным-давно не делал. Ясное дело! Он старался вовсю угодить ей и доставить удовольствие.

Ей все это, может быть, и понравилось бы, если бы его дружелюбие проявлялось как-нибудь иначе. Он корчил из себя заботливого дядюшку и то и дело хватал ее за талию или за плечи, или шлепал по попке, или щипал за щеку и приговаривал: «Ну, как себя чувствует моя маленькая красавица?» или «Может, устроим пикничок в горах, а, великолепная моя? Поедем вдвоем. Что скажешь?».

Предложение о пикнике она встретила с радостью, но настояла, чтобы с ними поехал и Лайон. Она вспомнила, что когда-то любила Лайона, и теперь он ей тоже нравился. Даже больше, чем прежде. Он держался тихоней, и отец, похоже, его совсем не замечал, а мать — та вообще, кажется, ничего не замечала вокруг себя. Мерри его даже немножко жалела, и вечерами они играли в шахматы или в казино. Она настаивала, чтобы на все прогулки, которые предлагал ей Гарри, они брали с собой Лайона.

Ее счастье, что она была так непреклонна!

Она пробыла в доме у Новотных уже неделю, когда Гарри как-то вечером совершенно ясно дал ей понять, что его благосклонность к ней выходит за рамки отеческой любви. Они смотрели телевизор. Элейн заснула в кресле, и Гарри отнес ее наверх и уложил в постель. Потом он пошел на кухню, принес две бутылки пива и полную тарелку бутербродов с ветчиной и сел рядом с Мерри. Ни дать ни взять — уютная семейная сценка.

Одна беда — Лайон уже отправился спать. Ему же как-никак было всего двенадцать лет. И Элейн спала тоже. Они остались вдвоем. Он дал Мерри пива — «что может быть лучше пива под бутерброды с ветчиной!» — сказал он, — «что может быть лучше холодного свежего пива!». Она взяла из его рук бутылку и почувствовала себя очень взрослой — надо же, сидит с отчимом и пьет пиво! Они пили пиво, и когда бутылки опустели, Гарри отправился на кухню принести еще пару бутылок. Они и их выпили.

После выпитого пива у нее слегка зашумело в голове, а потом вдруг ее охватило какое-то странное чувство беспокойства. Через несколько минут Мерри поняла, отчего это происходит: всякий раз оборачиваясь к Гарри, она замечала, что он пристально глядит на нее. Она уставилась в экран телевизора — там показывали старый фильм с Дейном Кларком, — но то и дело посматривала вбок, не поворачивая головы, а только скашивая глаза. И когда косилась на него, видела, что он неотрывно смотрит на нее. Пожирает взглядом. Потом она уже не подглядывала за ним, а буквально кожей ощущала его взгляд, который тяжело давил на нее. Она попыталась не думать об этом, ни о чем не тревожиться, но тщетно. Ведь она прекрасно понимала, почему он на нее смотрит.