Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - [38]

Творческие личности «думают» руками и глазами, через прямое тактильное и сенсорное взаимодействие со своими инструментами и средствами. Ни одна студия – ни одна большая, широкая собственная комната – не лишает художника пространства для самовыражения. А так – фантазии скукоживаются. Работы становятся меньше по размеру, или вообще меняются стиль и масштаб. Художники думают всем телом, обходя вокруг скульптуры, подходя ближе к картине и отступая, физически воспринимая создаваемое произведение. «Мы больше не делаем ничего большого, – сказал мне Роберто Бедойя, менеджер по делам культуры в Окленде. – Мы создаем всякие мелочи или занимаемся прикладной работой. Ушли в общественную практику. Я не создаю масштабные скульптуры, потому что мне досталась старая фабрика, и я теперь могу играть со сталью так, как никто никогда не играл [с ней]. Те времена ушли».

Однако вопрос рабочего пространства актуален не только для художников. Иэн Свенониус, панк-провокатор из Вашингтона, утверждает, что джентрификация[34] убивает рок-н-ролл, потому что ни у кого больше нет места для барабанной установки. Вместо этого все делают EDM (Electronic dance music – электронную танцевальную музыку) на ноутбуках (с 2008 по 2017 г. продажи электрогитар в Северной Америке снизились на 23 %). У танцевальных коллективов и театров редко есть собственные студии. Танцоры, по словам Бедойи, привязываются к конкретным локациям. В независимом театре, как он сказал, «ты делаешь свой проект и идешь домой», вместо того чтобы позволить себе роскошь импровизации и исследований на собственной территории в свободное от работы время. «Ничего общего с Wooster Group», – добавил он, имея в виду выдающуюся экспериментальную труппу, которая с 1968 года владеет зданием в самом сердце Сохо.

Отдельное пространство нужно не только тем, кто что-то создает. Джона Штраус, жилищный активист, также занимается звукорежиссурой. Во время пожара в 2015 году он потерял место на складе, где жил и работал, – замечательные 1200 квадратных футов за 875 долларов в месяц. Когда мы встретились, Штраус жил у своего партнера, сменив за два года пять мест жительства и арендовав студию почти в два раза дороже и в половину меньше, чем снимал раньше. Вся инфраструктура искусств опирается на недорогие помещения для музыкальных и звукозаписывающих студий, кино- и фотостудий, танцевальных школ, театров типа «черный ящик», клубов, галерей, книжных магазинов, то есть такие, где можно репетировать, выступать и выставляться, тусоваться, сотрудничать и строить планы.

Их тоже выталкивают с рынка, заставляя или переезжать, или исчезать вообще. В Нью-Йорке экспериментальный театр, некогда расположенный в Ист-Виллидж, был вынужден искать новое помещение, в результате его службы оказались разбросаны по разным районам города. Резидентская программа New York Studio («Нью-Йоркская студия»), в рамках которой студенты-искусствоведы со всей страны обучались в городе в течение семестра, закрылась в 2017 году после двадцати пяти лет существования. В 2014 году, после девятнадцати лет работы, имея почти 7500 тысяч программ и более миллиона аудитории, бруклинское арт-пространство Galapagos Art Space (Галапагосское пространство искусства), ведущий инкубатор художественного возрождения, смотало удочки и мигрировало в Детройт. Теперь Нью-Йорк назначили «флагманом ночной жизни», связующим звеном с индустрией развлечений в темное время суток – чтобы хоть как-то компенсировать закрытие 20 % музыкальных площадок за последние пятнадцать лет, в том числе таких культовых клубов, как CBGB[35]. «Город должен остановить умирание своих культурных центров», – сказал член городского совета, предложивший инициативу по переезду.

Один любитель музыки, которого я знаю, живший в Сан-Франциско во время худшего периода по стоимости аренды, рассказал мне об одном типичном для него случае, когда он сперва слушал в прекрасном старом клубе отличное выступление, а затем ему сообщили, что, к сожалению, «сегодня это место работает последнюю ночь». В Портленде, штат Орегон, крупные джазовые клубы закрылись, а разнообразные городские музыкальные площадки, где не подают алкоголь, из-за чего они зарабатывают меньше, были уничтожены. В Остине, где исполнители загибаются из-за подорожания краткосрочной аренды, мэр поднял тревогу по поводу вытеснения творческого среднего класса города. «Нельзя быть мировой столицей живой музыки, – сказал он, – если не остается ни живых музыкантов, ни рабочих площадок для них».

Везде, где я проводил свои исследования, я слышал истории о вытеснении артистов: люди бегут из Сан-Франциско в Окленд и Портленд; из Окленда – в Детройт и Питтсбург; из Сиэтла – в Балтимор, Анкоридж и Сидар-Рапидс; из Манхэттена – в Бруклин; из Бруклина – в Куинс, и из Нью-Йорка – в Филадельфию, Питтсбург, Денвер, Остин, Окленд, Лос-Анджелес и Берлин. Опрос, проведенный в Сан-Франциско в 2015 году, показал, что 70 % художников города были, а может, вскоре будут, выселены из своих домов или студий, или и то и другое. В статье «Как я справляюсь» (How I Get By), опубликованной в 2016 году на нью-йоркском сайте Observer, рассказывалось о пяти художниках в возрастном диапазоне от 27 до 49 лет. Все они начали свою карьеру в Нью-Йорке. Четверо уехали: один – в Ньюпорт, Род-Айленд; другой – в Хамтрамк, что рядом с Детройтом; третий – в Берлин и последний – в Лос-Анджелес. Пятый все еще находился в Уильямсбурге, держась за него, пока вокруг строились многоквартирные дома. «Похоже, Нью-Йорк не хочет, чтобы художники жили здесь», – сказал он.