Экономические провалы - [17]
Если для ограждения северного сельского хозяйства от подрыва его привозным вином следовать примеру Финляндии, то пришлось бы совсем запретить ввоз хлебного вина и спирта. Заметим здесь, что Финляндия не только не впускает к себе хлебного вина, но даже и мяса, чтобы поставить население в необходимость создать себе собственное мясное и винное продовольствие. Вместо этой крутой меры нам достаточно обложить дополнительным акцизом (примерно от полушки до одной копейки с градуса) вино, привозимое из черноземных губерний в северные. Одна полушка может быть установлена для губерний сопредельных с черноземного полосой, а копейка - для губерний отдаленных от этой полосы. В таком государстве, как Россия, при разнообразии почвенных и климатических условий, когда в один день, положим в марте, можно в одном конце государства замерзнуть в снежных вьюгах, а в другом - быть убитым молнией, нельзя установить без тяжкого стеснения для народа общие правила в виде однообразного акциза с вина.
Поклонники предвзятых теорий в вопросах экономических не раз засвидетельствовали свою благонамеренность: они искренно желают добра человечеству, но их взгляд основан, к сожалению, на изучении одних лишь иностранных сочинений. Они исследовали Европу; им, как говорится, и книги в руки; но они не видали скудной кладовой русского крестьянина, не бывали в его пустом хлебном амбаре, не подмечали, как в конце зимы раскрывается соломенная крыша для того, чтобы этою гнилою соломою поддержать существование изнемогающего от голода скота; они не осматривали скотных хлевов в апреле, когда коров, истощенных недостатком корма, поднимают кольями, чтобы поставить на ноги и вытолкать в поле. Если бы кто-нибудь из теоретиков потрудился осмотреть все это, то, нет сомнения, при их добросовестности, они сказали бы: "мы изучили прилежно многое, кроме того только, что нам нужно было изучить". Европейские экономические знахари, прежде чем признать за собою право участия в решении вопросов, касающихся общих интересов жизни, исходили пешком: немцы свою Германию, англичане - Великобританию, и перед их мышлением всегда во всей своей величине стояла самая суть дела, т.е. нужды и потребности местного населения.
Если при всей благонамеренности и даже при порывах добрых желаний у нас выходит во многом что-то нескладное и неприложимое к жизни, то причина этому лишь та, что корень нашего мышления по вопросам общего благоустройства происходит не из своей родной почвы. Самый громогласный порицатель нашего сельского хозяйства - степной бык, и об этом быке было где-то сказано мною следующее. Нет надобности доказывать то, что где мало скота, там мало и хлеба и совершенный недостаток в мясе. Мы надеемся в отношении мяса на Донские и другие степи и бездействуем на Севере, вовсе не задавая себе заботы об устройстве нашего экономического положения. Самый громогласный порицатель наших беспорядков относительно винокурения и сельского хозяйства, - это черноморский бык, шагающий 2000 верст с берегов Кубани на берега Невы, чтобы продовольствовать своим мясом петербургских экономистов с предвзятыми теориями. Бык этот может служить верным барометром нашего экономического положения. Когда он будет направлять шаги с Кубани к черноморским портам для ростбифов в Лондон, тогда экономический барометр будет выражать перемену к лучшему; т.е. выражать то, что на Севере имеется уже свое скотоводство; но когда и донской бык направится вместо Невы к Черному морю, тогда барометр покажет "ясно" и тогда мы будем, подобно Эстляндии, иметь свое местное мясо в каждой губернии. Вне этого барометра не существует никаких доказательств нашего сельского благоустройства: как бы мы себя ни превозносили в отчетах и какие бы ни приводили цифры, удостоверяющие наше благополучие, все это будет ложь, самообман, пока бык своими шагами в обратную сторону, т. е. к Черному морю, не засвидетельствует нашу экономическую зрелость.
Вредоносность вводимых в жизнь систем, без соглашения их с практикою, состоит главнейше в том, что системы эти своим однообразием, вроде одинакового акциза с вина для всей России, гнетут народную жизнь, требующую для экономического успеха различия в правилах, чтобы, например, для Вологды было сделано то, что ей потребно, а для Воронежа не делалось бы того, что полезно одной только Вологде. Если кому-нибудь из числа теоретических попечителей о наших нуждах придется проехать по Выборгской губернии, то просим их обратить внимание на тамошнее винокурение, породу скота, равно как на цену мяса, и убедиться в том, что благоустройство сельского быта достигнуто там только тем, что, при обсуждении сельскохозяйственных вопросов, решающие лица руководились соображениями местных жителей, не стесняясь никакими учеными мнениями. В противоположность этому, при проезде по Николаевской железной дороге чрез Любань, просим обратить внимание на разрушенный, недействующий винокуренный завод г. Стобеуса, находящийся возле самой станции с правой стороны дороги, по пути из Петербурга в Москву.
Если бы завод г. Стобеуса не был поставлен в бездейственное положение влиянием акцизной системы, установившей однообразный акциз для всей России, то завод этот откармливал бы на барде не только то количество быков, какое нужно для Любани, но уделял бы часть мяса и для петербургского рынка; а теперь наоборот: Петербург снабжает мясом, привозимым в него из степных местностей, не только Любань, но и ближайшие к ней станции Николаевской железной дороги: Чудово, Вишеру, Окуловку и другие, между ними лежащие, что ясно выражает, что пространство, облегающее Николаевскую железную дорогу, представляет собою голодную пустыню, по случаю отсутствия барды и скотоводства.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.