Экипаж Большого Друга - [32]

У правителей хватило ума не отмахнуться от страшной жути, хватило мудрости разрешить поиск выхода. В течение трёх лет было выдвинуто и отвергнуто множество моделей развития, в том числе такие, в которых Проект отсутствовал как фактор, влияющий на ход истории. У исследователей не было опыта, а теория не позволяет построить модель, приводящую к желаемому результату. Но способ обмануть историю был найден.

Вкратце о нём рассказывал Корнилов — накопить потенциал, дающий возможность решения глобальных задач, устроить кризис изобилия и одновременно перекроить идеологию общества, дать цель и средства её достижения. Привить человечеству идею неограниченного развития, достижения статуса бога, подчинения вселенной. Поскольку речь шла о масштабах планеты, а не «отдельно взятой», то был сделан невероятный по простоте и наглости шаг — о существовании Проекта поставили в известность правителей Соединённых Штатов.

Для опровержения теории Козырева янки создали целый институт, но его работы только добавили кое-что новое к результатам наших учёных. После чего американцы умыли руки, дав, таким образом, карт-бланш. Пообещали — «если что, поможем», и с чисто американским прагматизмом «забыли» о проблеме.

История ХХ века текла своим чередом, болезнь раннего старения ещё не проявлялась в симптомах, а под глухим покровом тайны готовилось лекарство. Для работы в Проекте требовались люди, много людей — учёных, инженеров, психологов, медиков. И если поначалу принцип добровольного участия ещё соблюдался, то после семьдесят пятого года согласие на «укрепление мозгов» не спрашивали.

Тысячи лучших были отобраны и подвергнуты процедуре, после которой становились кем-то вроде безумных учёных из фильмов. Проект получал идеальных работников — тихих, нетребовательных, желающих одного — чтобы им не мешали работать. За таким контингентом нужен постоянный пригляд, неровен час, забудут поспать или перестанут есть. Именно для такого надзора жилые помещения на первой базе просматривались и прослушивались.

В первые годы надзор осуществляли няньки из КГБ, но после появления компов класса «Сеть» потребность в них исчезла. Постепенно Проект становился независимой и самодостаточной структурой, государством над государствами. Безумные гении трудились, непокладая мозгов, штат вольнонаёмных сотрудников сократился до ста человек, приближалась вторая фаза, предусмотренная планом.

Не совсем ясным мне оставалось одно — как в Проект втянули Корнилова. Руководство Проекта, естественно, не подвергалось никаким психологическим воздействиям, там нужны абсолютно здоровые люди. Поэтому я и не мог понять, как великий гуманист, писатель, замечательно тонко чувствующий и пишущий, оказался в руководстве самого отвратительного из концлагерей за всю историю таковых. Да, я мог оправдать для себя издержки необходимостью выживания человечества, но не согласился бы на предложение Сергея Сергеевича, расскажи он мне всю правду. Истерический вопрос Димки «как он мог?» я задавал себе не раз и ответа не нашёл.

Алёна, раскопавшая архивы, вела себя на удивление невозмутимо. Предложила ознакомиться с материалами всем разом, и молча ждала, когда мы закончили читать.

Первым заглотил инфу Димка и сразу же набросился на штатных работников Проекта — Ивана и Мирона:

— И вы знали?! Да кто вы после этого? Фашисты! — такого бешенства я ни разу у него не видел.

Мирон оторвался от экрана, ответил жестко:

— Я знал, но не всё. Но знал, конечно. Не собираюсь оправдываться. Ты должен сам всё осознать. Нет другого выхода. Да и чем моё положение «вольнонаёмного» лучше тех, изменённых? Свободой выбора? Знаешь куда можешь её засунуть.

— А какого чёрта молчал до сих пор? — зло бросил Димка.

— Я давал подписку, и никто не снял с меня обязательств.

— Порча сняла, мы же команда. А вы… — Димка махнул рукой и выбежал из кают-компании.

— Вот поэтому и не рассказывал, ожидал такой вот реакции. А вы тоже считаете, я не прав? — Герке смотрел на нас с Алёной.

Ответила Алёна:

— Я, когда архивы разгребала, многое передумала и не нашла никакого другого выхода. Обычные люди не смогли бы построить Друга, не смогли бы даже и сотой доли того, что сделали эти ребята. Мы должны быть им благодарны. Но, видимо, тут нужна какая-то новая мораль, надо начать думать в масштабе планеты, чтобы спокойно принимать такие методы. Нет, я не осуждаю.

И что тут скажешь? Мне осталось пожать плечами и развести руками. Потом был долгий и изматывающий разговор с Димкой. На мои доводы он отвечал — «а ты сам хотел бы оказаться на их месте?», подразумевая, конечно, несчастных невольников науки. Единственным, на что он дал согласие, было обещание не выяснять отношений до окончания экспедиции. Ни больше, ни меньше, он так и заявил:

— Хорошо, слова худого они от меня больше не услышат, но вот когда вернёмся, я лично пойду бить морды нашим уважаемым директорам. Попомни мои слова.

Такая вот трещинка образовалась в нашем коллективе с самого начала. Сейчас мы привыкли, притерпелись к тому, что наша экспедиция состоялась благодаря загубленным жизням тысяч людей, повинных лишь в том, что оказались умнее и талантливее многих.