Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - [27]

— Подите прочь! — закричал Малышев на конвоиров. — Идите вон там, подальше.

Наконец мы дошли до дома Поклевского, где помещался совдеп. В прихожей я встретил Щепина, управляющего Азовско-Донским банком. Его под конвоем двух солдат отправил в тюрьму Голощёкин.

— Ага, и вас привели. Подождите вести, — крикнул Малышев конвоирам, захватите с собой и этого.

— Я заявляю протест против ваших распоряжений об аресте без предварительного обсуждения требований Банковским комитетом.

— А, вы председатель? Отлично, ведите его в прихожую вместе со Щепиным.

Нас провели в прихожую, где уже находился Георгий Петрович Тяхт, управляющий Русско-Азиатским банком, и оставили под усиленным конвоем солдат.

Вскоре вошёл Голощёкин и предложил мне вызвать по телефону остальных управляющих банками. Я подошёл к телефону, но, остановившись перед аппаратом, сказал Голощёкину, что не считаю возможным содействовать аресту моих коллег. Если он желает созвать комитет здесь, то может сделать это сам — по телефону или под конвоем солдат.

Он отвёл меня к моим коллегам и, запретив нам разговаривать между собой, поставил караул не только снаружи, но и в самой комнате.

Однако Щепин, весело настроенный, тотчас стал рассказывать пикантный анекдот. Суровые лица нашей стражи распустились в сладкую улыбку, и мы, нарушая приказ Голощёкина, начали сообщать друг другу подробности только что пережитых событий.

Вскоре в комнату вошли и остальные: Шварте, Атлас и Одинцов — товарищ управляющего Сибирским банком. Олесов с присяжным поверенным Бибиковым, в доме которого в дни революции 1905 года скрывался от полиции известный Свердлов, очень кстати оказался в отъезде.

Судя по заверениям Кроля, за эту услугу Свердлов рекомендовал совдепу относиться к этому семейству предусмотрительно. Отсутствие Олесова, друга Бибиковых, мне показалось неслучайным.

Проведённая мной после бала короткая ночь и пустой желудок вызвали такую мигрень, что мне было очень трудно вступить в переговоры с появившимся Голощёкиным, занявшим председательское место.

Голощёкин в категорической форме потребовал от нас расписок о подчинении управляющих комиссарам, которые будут назначены в банки.

После обмена мнениями мы категорически отказались от выдачи расписок без получения от совдепа письменных инструкций, указывающих как на круг компетенции комиссаров, так и на наши обязанности.

Отказ вывел Голощёкина из себя, и он заявил, что не только посадит нас в тюрьму, но и сумеет найти средства иного сорта, чтобы заставить нас подчиниться властям.

— Мы церемониться не будем. Репрессивными мерами к вашим женам и детям заставим вас плясать под нашу дудку.

На это заявление очень горячо и резко стал возражать Атлас.

Спор стихал, превращаясь в мирную беседу, а требования Голощёкина уже сводились к тому, чтобы мы все выдали расписки о невыезде из Екатеринбурга.

Услышав отказ Атласа, я вмешался, сказав, что я согласен на выдачу такой расписки. Она, как чисто полицейская мера, практиковавшаяся у нас и прежде, меня ни к чему не обязывает. Если я захочу удрать, то с этой распиской не буду считаться, так же как не считались с ней наши политические преступники, удирая из ссылок в Сибири.

Со мной согласились и остальные, после чего было решено вызвать на заседание Чернявского для совместного решения вопросов о способе национализации банков и о назначении комиссаров не от совдепа, а от Государственного банка (по возможности из среды его чиновников, придав их подписи значение и право, присвоенное всем вторым подписям на наших документах).

Вскоре прибывший Чернявский изъявил своё согласие на выработку инструкции по национализации банков, основанной на принципе передачи всех наших ценностей под расписку Государственного банка.

На этом дело было закончено, и мы, подписав расписки о невыезде, очутились на свободе.

* * *

Выше я уже дважды упоминал священные в то время слова «Учредительное Собрание». Как уповалось на него в то время в России! Как много было предвыборных, почти всегда закрытых, собраний! Я, не принадлежавший ни к какой партии, задумал тогда организовать партию республиканцев на капиталистической программе. Но партия оказалась немногочисленной, и я отказался от предложения выставить свою кандидатуру, и взамен меня был избран директор реального училища Курцедел. Результаты баллотировки были очень жалкие, партия получила несколько десятков голосов. Прошли главным образом социалисты-революционеры с их лозунгом «Земля и воля» и в большом количестве коммунисты. Очень немного прошло кадетов. В числе депутатов партии Народной свободы прошёл Лев Афанасьевич Кроль, несмотря на то что уже тогда партия была объявлена коммунистами «вне закона». Кролю одно время приходилось скрываться, ибо вся партия стала подпольной.

Это объявление «вне закона» предоставляло право всякому, кто пожелает, безнаказанно убить кадета, лишало партию и предвыборных открытых собраний, и агитации.

Это сильно волновало меня, так как дочурка Наташа была избрана своими подругами делегаткой именно в партию Народной свободы, а врагов по гимназии у неё было много.

На разгон Учредительного Собрания наш народ никак не отреагировал, что заставило меня вспомнить разговор с крестьянами по поводу разгона Первой Государственной Думы.