Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791) - [6]

31. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[После 19 марта 1774]

Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе.

Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить. Я думаю, что тебе подобного нету и на всех плевать. Напрасно ветренная баба меня по себе судит. Как бы то ни было, но сердце мое постоянно. И еще более тебе скажу: я перемену всякую не люблю¹. Quand Vous me connaitres plus, Vous m'estimeres, car je Vous jure que je suis estimable. Je suis extremement veridique, j'aime la verite, je hais le changement, j'ai horriblement souffert pendant deux ans, je me suis brule les doigts, je ne reviendrai plus, je suis parfaitement bien: mon coeur, mon esprit et ma vanite sont egalement contents avec Vous, que pourrai-je souhaiter de mieux, je suis parfaitement contente; si Vous continuees a avoir l'esprit alarme sur des propos de commer, saves Vous ce que je ferai? Je m'enfermerai dans ma chambre et je ne verrai personne excepte Vous, je suis dans le besoin prendre des partie extremes et je Vous aime su-dela de moi meme.[14]

32. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[После 19 марта 1774]

Миленький, и впрямь, я чаю, ты вздумал, что я тебе сегодня писать не буду. Изволил ошибиться. Я проснулась в пять часов, теперь седьмой — быть писать к нему. Только правда сказать, послушай пожалуй, какая правда: я тебя не люблю и более видеть не хочу. Не поверишь, радость, никак терпеть тебя не могу. Вчерась до двенадцатого часа заболтались, а его выслали. Не прогневайся: будто и впрямь без него быть не можно. Милее всего из сего разговора то, что я сведала, что между собою говорят: нет, дескать, это не В[асильчиков], этого она инако ведает. Да есть и кого. И никто не дивится. А дело так принято, как будто давно ждали, что тому быть так. Только нет — быть всему инако. От мизинца моего до пяты и от сих до последнего волоску главы моей зделано от меня генеральное запрещение сегодня показать Вам малейшую ласку. А любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно. С великой нуждою умещается, того и смотри, что где ни на есть — выскочит. Ну сам рассуди, ты человек разумный, можно ли в столько строк более безумства заключить. Река слов вздорных из главы моей изтекохся. Каково-то тебе мило с таковою разстройкою ума обходиться, не ведаю. О, Monsieur Potemkine, quel fichu miracle Vous aves opere de deranger ainsi une tete, qui ci-devant dans le monde passoit pour etre une des meilleures de l'Europe?[15]

Право пора и великая пора за ум приняться. Стыдно, дурно, грех, Ек[атерине] Вт[орой] давать властвовать над собою безумной страсти. Ему самому ты опротиви[шь]ся подобной безрассудностью. Почасту сей последний стишок себе твердить стану и, чаю, что один он в состояньи меня опять привести на путь истинный. И сие будет не из последних доказательств великой твоей надо мною власти. Пора перестать, а то намараю целую метафизику сентиментальную, которая тебя наконец насмешит, а иного добра не выдет. Ну, бредня моя, поезжай к тем местам, к тем щастливым брегам, где живет мой герой. Авось-либо не застанешь уже его дома и тебя принесут ко мне назад, и тогда прямо в огонь тебя кину, и Гришенька не увидит сие сумазбродство, в котором, однако, Бог видит, любви много, но гораздо луче, чтоб он о сем не знал. Прощай, Гяур, москов, казак. Не люблю тебя.

33. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[После 23 марта 1774. Царское Село]

За вчерашнее Ваше угощенье благодарствую. И хотя я была немного embarrassee,[16] однако ласку Вашу всю помню и ей веселилась, ложась спать и проснувшись. Одолжи-скажи, что наш племянник говорил, когда вы одне остались. Я, чаю, сумасшествие наше ему весьма странно показалось¹. Я не могу без смеха вздумать, как собаки пошли ему кампанию делать. Прощай, Гришенька, ужо я чаю, естьли Вы заподлинно останетесь за стулом, я буду красна, как рак. Дай Господи, чтоб в галерее студено было. Как изо стола встану, скажу: уф! Только и тебе вить обедать надобно. Не забудь сие. А я тебя ушлю, как ты вчерась Алек[сандра] Нико[лаевича].

34. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[После 23 марта 1774]

Здравствуй, миленький. Со мною зделалась великая диковинка: je suis de venu Somnambule.[17] Я во сне гуляла по саду, да приснилось мне, что хожу по каким-то палатам, изрядно прибранным. Стены наподобие золота разпестрены цветами и голубками. Тут я нашла Амвон, на котором не стоял, но лежал прекрасный человек. И на нем было надето: одежда серая, соболем опушенная. Сей человек ко мне весьма бы ласков и благодарил за мой приход, и мы с ним разговаривали о посторонних делах несколько времяни. Потом я ушла и проснулась. Знатно, это был сон, так как рак по спине ползет. А теперь я везде ищу того красавца, да его нету, а в уме моем его воображение никогда не исчезнет. Куда как он мил! Милее целого света. О, естьли б Вы могли его видеть, Вы б от него глаз не отвратили. Миленький, как ты его встретишь, поклонись ему от меня и поцалуй его. Он, право, того достоин. А может статься, что встретишься с ним, естьли встав с постели, обратишься направо и на стену взглянешь