Екатерина Великая. Завершение Золотого века - [36]

Седьмого декабря, в полдень, в Измаил был направлен парламентер от Суворова с предложением почетной капитуляции, коий был написан адъютантом Суворова под его диктовку: «От Генерал-аншефа и кавалера Графа Суворова-Рымникского. Превосходительному Господину Сераскиру Айдозли-Мехамет-паше, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам. Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечности, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего через двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не токмо никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства; и за то никто как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны».

Через некоторое время, генерал-аншефу передали слова одного из помощников турецкого паши, который разговорившись с парламентерами заявил: «Скорей Дунай остановится в течении и скорее небо упадет на землю, нежели сдастся Измаил».

После победы под Рымником, имя Суворова наводило на турок ужас, и ни один турецкий командующий не осмеливался говорить с ним непочтительно. Посему, Айдозли-Мехмет-паша просил Суворова дать не двадцать четыре часа, а десять суток перемирия, дабы запросить визиря об условии сдачи Измаила. Суворов представил сей ответ на рассмотрение военного совета, созвав его девятого декабря. Военный совет посчитал ответ сераскира тактической уверткой, предназначенной для того, чтобы укрепить Измаил пуще прежнего, а русские войска, из-за скудости съестных запасов, токмо потеряли бы больше своих сил. Совет постановил: «Сераскиру в его требовании отказать. Приступить к штурму неотлагательно». Турецкого парламентера вернули с письмом:

«Сераскиру, старшинам и всему обществу.

Я с войсками сюда прибыл.

Двадцать четыре часа на размышление — воля.

Первый мой выстрел — уже неволя.

Штурм — смерть».

Вручив турецкому парламентеру сие послание, ему было сказано изустно, что естьли после срока не выбросят белого флага, то войска русские пойдут на штурм.

Генерал — аншеф Александр Васильевич Суворов — Рымникский положил провести последний, важный, по его разумению, военный совет. Он хотел, чтобы каждый военачальник исполнился, как и он сам, решимости взять крепость или умереть. Одевшись в свой парадный мундир, увешенный орденами, он вышел к своим генералам, которые встретили его стоя. Посадив и бросив на них свой проницательный взгляд, он, необычно хриплым голосом, обратился к ним:

— Как все вы ведаете, господа генералы, русские войска дважды подступали к Измаилу и были отбиты. Негоже нам, чтоб оное случилось и в третий раз. Сия крепость, хоть и неприступна, но мы должны его взять любыми путями, не жалея живота своего.

Суворов сделал паузу, взглядывая то на одного, то на другого генерала. Он видел, что все, как один, они наполнены решимости идти на врага. Он, исполненный гордостью за своих генералов, продолжил:

— Вы ведаете не хуже меня, что отступление произведет сильный упадок духа в войсках, порадует наших записных врагов и особливо высокомерных турок, кои будут гоношиться пуще прежнего. Оного не должно нам допустить во имя России и Императрицы!

Генерал-аншеф паки сделал паузу, теперь не вглядываясь в лица своих подчиненных, он смотрел на свои сцепленные пальцы. Наступила полная тишина. Наконец, он взволнованно обратился к ним с последними словами:

— Я решил овладеть крепостью или погибнуть под его стенами. — Суворов, неожиданно для себя, судорожно сглотнул. — Сие все, что я желал вам сказать.

Патриотическая речь многоуважаемого главнокомандующего вызвала еще больший подъем воодушевления в генералах, кои приготовились отдать свои жизнь за победу. Первому, кому дали слово высказать свое мнение был донской казачий бригадир Матвей Платов. Он не встал, а вскочил, воскликнув: «Штурм!», тут же порывисто встал со своего места Михаил Кутузов с твердым словом: «Штурм!». За ними, все до одного, решительно повторили то же самое: «Штурм!» После оного военного Совета целый день и всю ночь более пятисот орудий — с суши, с острова Сулина и с флотилии Осипа де Рибаса, со стороны Дуная, беспрерывно вели огонь по крепости. В небо взвивались ракеты, которые Суворов специально приказал пускать каждую ночь, чтоб противник не знал, когда именно будут запущены те, которые поведут на штурм. Белого знамени со стороны турок так и не показалось.

Мало кто спал в ночь перед штурмом. Не спал и Суворов. Он ходил по бивуакам, вступал в беседу, особливо, с офицерами из любимого Фанагорийского полка, названного в честь завоеванного когда-то им городка в устье реки Кубань. С оными гренадерами, Суворов разбил вдесятеро сильнейшего неприятеля и получил титул графа с почетной добавочной фамилией — Рымникского. Граф шутил, вспоминал былые победы, обещал успех и в штурме Измаила. Его окружала большая свита адъютантов, ординарцев, гвардейских офицеров, молодых знатных иностранцев, многие из которых желали принести пользу во время штурма и прославить свои имена. Они находились здесь, дабы учиться у знаменитого полководца.